Неординарные преступники и преступления. Книга 5 - стр. 25

Герман Шюттлер в 1910-х годах.

Помимо присущей Шюттлеру склонности к жестокости и даже садизму, следует указать и на то, что он страдал некими «нервными срывами», которые делали его совершенно недееспособным. Сейчас нам очень сложно сказать, какая именно патология скрывается за странным эвфемизмом «нервный срыв». Автор подозревает, что этим словосочетанием коллеги капитана и его родственники маскировали одно из двух: либо попытку самоубийства, либо некие эксцессы на почве алкоголизма [как вариант, наркомании, поскольку конец XIX-го – начало XX-го столетий являлись эпохой расцвета опийной и морфиновой наркомании, вещества этой группы спокойно продавались в аптеках без рецептов]. Впрочем, суицидальные инциденты также могли иметь место по причине пьянства, так что указанные обстоятельства не противоречат другу друга, а скорее дополняют.

Первый «нервный срыв», который не удалось скрыть от окружающих, произошёл с Шюттлером осенью 1913 года прямо на рабочем месте. Ему тут же предоставили оплачиваемый отпуск и отправили в санаторий во Флориду. Ему тогда было 52 года – по нынешним меркам капитан был ещё достаточно молод для того, чтобы заканчивать службу в полиции. Однако состояние его в последующие годы быстро ухудшалось, в последние месяцы жизни он уже был нетрудоспособен, хотя со службы его не увольняли. Умер он в августе 1918 года, едва пережив 57-летний порог. Принимая во внимание то, как вопрос его здоровья обходили современники и даже некрологи эту тему затрагивали кратко и неопределённо, ухудшение здоровья сильно компрометировало капитана полиции в глазах окружающих.

Сейчас важно отметить, что к маю 1897 года капитаны Шаак и Шюттлер были не только хорошо знакомы, но и имели за плечами богатый опыт совместной работы. Работа эта не всегда была законна, и не подлежит сомнению, что оба капитана полиции систематически выходили за пределы отмеренных законом полномочий. Именно вольное отношение к уголовно-процессуальным нормам и объясняло в значительной степени эффективность их работы.

Итак, что же увидели и услышали полицейские, появившись на Эрмитаж-авеню?

Резиденция Лютгеров и колбасное производство, принадлежавшее компании «AL Luetgert Sausage & Packing Co.», имели разные адреса. Семья фабриканта проживала в доме №1501 по Эрмитаж-авеню, а фабрика располагалась в комплексе зданий под №№601—629 по бульвару Диверси (Diversey boulevard). Правда, бульвар этот часто именовали улицей, т.е. стрит, по-видимому, современники не видели особой разницы между тем и другим, а потому допускались оба названия. Несмотря на несовпадение адресов, резиденция семьи Лютгер находилась в непосредственной близости от фабрики. Чтобы лучше представить устройство производства и взаимное расположение объектов, имеет смысл рассмотреть схему, приведённую ниже.