Ненавижу тебя любить - стр. 3
Как бы не так! Пячусь спиной назад, медленно поднимая перед собой биту.
– Не подходи, – предупреждаю.
Но не работает, прёт точно танк на меня, преодолевая расстояние всего за каких-то пару шагов и упираясь грудью в биту. Вниз даже не смотрит, всё его внимание на моих глазах, будто он хочет что-то выжечь за ними.
Предположительно, мой мозг, который надоумил меня перейти границы.
– Сам напросился! – не выдерживая накала его взглядом, выдаю на эмоциях, но Рогозина такое заявление злит ещё больше.
Напирает прямо на биту, показывая, что его этим не остановить. Но и я от своего не отступаю.
– Даже не думай, – цежу, увереннее сжимая рукоять орудия преступления, которое готова вновь пустить в действие.
Сверлим друг друга непроницаемыми взглядами. Ясно одно – никто из нас сдаваться не собирается.
Глаза Рогозина подозрительно недобро сужаются:
– Лучше бы тебе уже бежать со всех ног, Лиса, – вкрадчиво предупреждает он с каким-то уж слишком очевидным предвкушением.
И я даже знаю, почему. Убежать далеко не получится.
К слову, я и не собиралась. Бежать от Рогозина тоже самое, что выпустить гончую на дичь. В нём только ещё больше азарт разыграется. А ещё это будет значить, что я его опасаюсь. Сдамся один раз, он поймёт, что надо мной у него есть преимущество. Мне и так несладко живётся, а если почувствует слабину, попрёт так, что о жизни точно забуду.
Качаю головой, решительно отвечая на его взгляд, и поднимаю подбородок. Не он мне должен сейчас угрожать.
– Где он?
Не думаю уточнять. Мы оба знаем, почему я здесь – в ярости и разношу его комнату. Он забрал мой дневник и прочитал его.
Яр прищуривается. Смотрит оценивающе, он всегда так делает, словно решает, достаточно ли, по его меркам, решительно я настроена, чтобы тратить на это время.
Стоит. Это говорит за него однобокая, пренебрежительная усмешка.
– Что, Лиса, накрылись твои ночные вылазки с Зайкой? – спрашивает издевательски.
Я закипаю. Только этот его намекающий на что-то грязное тон… А ещё он даже не думает отнекиваться, что это именно он сдал меня матери.
– Сволочь! – срываюсь с места.
Не уверена, что действительно была готова его ударить, просто хотела, чтобы он перестал так радоваться тому, как первоклассно находит мои самые уязвимые места. Рука сама взмахивает вверх, желаю сбить хоть немного с него спесь, но получаю тотальное порождение.
Он почти и не двигался. Проворачивает всё так, что глазом не успеваю моргнуть, как он выхватывает биту из моей руки. Один шаг на меня, и вот он уже второй рукой прижимает меня к косяку двери, что выступы впиваются в лопатки. Выражение лица ожесточённое, но по Рогозину в принципе обычно сложно понять, какие эмоции он испытывает: положительные или отрицательные. Кроме одного – они в нем горят. Взрывные и дикие. В точности, как его глаза, когда Яр нагибается к моему лицу, упираясь предплечьем в ключицу. У меня перехватывает дыхание, сердцебиение разгоняется до громоздких, громких ударов, отдающихся прямо по руке Рогозина. И не у меня одной такая реакция, слева слышится вздох, а потом тишина. То ли его кукла замерла в ожидании, то ли от нервов потеряла сознание. Я бы предпочла второе. Не хочу, чтобы кто-то видел наши извечные перепалки. Потому что Яру всё равно, что у нас свидетели. Он будет поступать и говорить, что и как того хочет.