Немного пожить - стр. 1

– Мне не хватает слов, – говорит Принцесса сыну. Она, правда, не уверена, с которым из своих сыновей разговаривает.

– Что такое, мама, что случилось?

– Ничего не случилось. Слов не хватает, вот и все.

– Ты для этого позвонила?

– Думаю, ты скоро узнаешь, – говорит она, – что сам мне позвонил.

Она хватает телефонный аппарат со шнуром и стискивает трубку так, словно хочет ее задушить. Нежные прикосновения никогда не были в ее правилах.

– Нет, мама, ничего подобного. – Он тоже душитель, профессиональный игрок на понижение, он подавляет зевок так, чтобы она услышала, как сильно ему хочется спать. – Я ни за что не стал бы тебе звонить в два часа ночи.

– Не преувеличивай. Двух еще нет.

– А такое впечатление, что есть. В общем, я тебе не звонил. Может, надо было, но нет, не звонил. Словом…

– «Словом» что?

– Что ты хотела мне сказать?

– Перестань демонстрировать по телевизору свой жилет. – Наверное, ты говоришь о Пене. Думаю, он бы тебя поправил: у него не жилет, а футболка.

– Неважно, как это называется, рубашку надо застегивать доверху.

– Скажи об этом Пену, а не мне.

– Кто такой Пен?

– Твой сын.

– Мой сын – ты.

– У тебя не один сын.

– Который из них он?

– Тот, с пасторскими замашками.

– А ты?

– У меня замашки мота.

Он знает, что она все знает сама.

– Выступать по телевизору в жилете – не мое воспитание, – говорит она.

– Анархо-синдикалистами ты нас тоже не воспитывала. Мой драгоценный братец делает идеологические заявления, за которые отвечает только он сам.

– Ты о жилете?

– Я о футболке. Недовольную молодежь возбуждает вид пожилого политика в футболке.

– Кстати, помнится, меня тоже. У отца Пена – это же был, наверное, его отец? – был полный гардероб жилеток. Я называла это «жилетницей». Он бросал старые на кровать и ждал, пока я их выстираю. Пен был зачат на куче жилеток, так что мне вряд ли следует удивляться.

– Мама!..

– Откуда такая брезгливость? Лично тебя зачали на заднем сиденье «роллс-ройса».

– Если ты позвонила только для этого, то я кладу трубку.

– Ты считаешь, что носить жилетку – это неряшливость?

– Нет, я считаю, что это хуже неряшливости, это притворство. Жилетки соблазняют легковерных. Тебя, например, они однажды соблазнили.

– Так с матерью не разговаривают. Если ты позвонил только для этого…

– Это не я, ты сама мне позвонила.

– Я иного мнения.

Но на самом деле Принцесса не может вспомнить, кто кому позвонил.

Она ненастоящая принцесса. Это так, забава. Она сама ее придумала.

«Принцесса Швеппссоудоуссер». Настоящее ее имя, то, с которым она появилась на свет, – Берил Дьюзинбери. Менять его на фамилию мужчины ей было не по нраву. По ее словам, «Принцесса Швеппссоудоуссер» – дань забывчивости, замена имени героини «Тысячи и одной ночи», постоянно выпадающего из ее памяти: Ш-ш-ш-ш… ну, вы знаете. Она считала, что это должно забавлять ее великовозрастных детей, помнящих рекламную кампанию 1960-х[1], но ее детей ничего толком не забавляло. В этом они винили ее.

«Ты никогда не впускала в нашу жизнь веселье, – напоминают они ей. – Забавно другое: то, что ты решила, что можешь играть с нами теперь. Честно говоря, это даже неловко. Ты наименее игривая мать из всех, какие только жили на свете».

– Я?

– «Я»! В этом ты вся. Любая другая мать была бы гораздо скромнее.

– В век родительской халатности я учила вас правильно выражаться. Лучше сказали бы спасибо, что родились у учительницы, а не у судомойки.

– Что еще за «судомойка»?

Она мысленно хвалит себя за то, что сдержалась и не ответила: «Твоя жена».

– Твое невежество доказывает последовательность моей системы, – говорит она вместо этого. – Я внушала одно и то же своим ученикам и вам.

– Мы не были твоими учениками, мама…

– Я не договорила.

– Опять твои игры?