Некрасивая - стр. 4
Должно быть, мысли, бродившие у меня в голове, отразились на моем лице черной тенью, потому что начальнице как будто сделалось жаль меня и, положив мне на плечи свои маленькие аристократические руки с тонкими, длинными пальцами, усыпанными перстнями, она проговорила еще мягче и ласковее, нежно наклоняясь ко мне:
– О, мы будем хорошо учиться! Я не сомневаюсь в этом!
И крепко поцеловала меня в лоб своими мягкими розовыми губами, прежде чем я смогла ответить ей на ее слова.
– Ну, графиня, проститесь с вашей внучкой. Я отведу ее в класс. А вас попрошу приехать в ближайший приемный день навестить девочку! Проститесь и вы с вашей бабушкой, дитя мое.
И Александра Антоновна слегка подтолкнула меня к той, перед кем я беспричинно трепетала все долгие годы моего детства.
– До свидания, Ло. Учитесь хорошо, будьте прилежны и помните каждую минуту, что ваши покойные родители наблюдают за вами оттуда, с небес, – проговорила торжественно бабушка, поднимая указательный палец и глаза к расписному потолку комнаты, в которой госпожа Вязьмина принимала нас.
Потом она перекрестила меня, поцеловала в голову и, еще раз пожав руку начальнице, шурша длинным треном[7] шелкового платья, скрылась за дверью.
С того самого дня, в который мне суждено было узнать неожиданную новость о моем поступлении в N-ский институт, прошло уже два с лишним месяца.
Много было перипетий и суеты за эти два последних месяца моей обычно однообразной и небогатой событиями жизни. Получение ответной бумаги из канцелярии института с заявлением о моем приеме, сборы и прощание с пансионом Рабе, где все-таки были у меня если не друзья и подруги, то сумевшие привязаться ко мне за четыре года совместного учения милые товарки-девочки… Мой альбом наполнился их карточками, моя тетрадка-дневник – стихами моих бывших одноклассниц, а в моих ушах до самого дня выхода из пансиона то и дело звенели ласковые фразы бывших соучениц:
– Смотри же, Ло, не забывай нас в новой обстановке!
– Немудрено и забыть среди новых друзей! Ведь теперь она уже не пансионерка больше, а «белая пелеринка»[8], институтка, затворница!
– Слушай, Ло, старый друг куда лучше двух новых, говорит русская пословица! – между двумя поцелуями шептала мне Катя Зварина, моя соседка по парте. – А мы будем тебя помнить! – прибавила она. – Ты такая честная, правдивая, добрая!
Милая Катя! Она сама была всегда правдивая, честная, добрая, и поэтому все казались ей таковыми. Мне еще долго-долго будет грезиться наяву ее миловидное личико, утонувшее в ореоле белокурых кудрей, и веселые ласковые глазки! Милая Катя! Она была права, говоря так обо мне. Единственным моим достоинством является полное неумение лгать, говорить неправду… За то меня и любили в пансионе, несмотря на мое безобразное лицо и внешность негритянки.