Небесные тихоходы - стр. 14
По мере рассказов под самокруточку речь у него становилась все лихорадочней, сиянье глаз – нестерпимей, на пятом часу нашего кошмарного ожидания швейцар вдруг ослабел, взмок, привалился к дверному косяку и задремал.
Это не в первый раз мы такое уже замечали. Человек начинает с тобой разговор в одном состоянии, спокойно и безмятежно покуривая самокрутку, потом его полегоньку корежит, вот он слишком громко заговорил, замахал у тебя перед носом руками, без всякой видимой причины дико возбудился, физиономия красная, хотя и коричневая, добрался до пика вдохновения!.. И все пошло на спад – до полной отключки.
– Они, наверное, наркотики курят, – предположил Лёня. – Иначе что это с ними творится?
И когда он сто раз пожалел, что поддался на мои уговоры насчет путешествия в Индию, в полной темноте при свете тонкого нежного месяца, наконец, подъехал старенький микроавтобус – видимо, тоже времен «Ригведы». Оттуда выскочили Татьяны с извинениями, мол, как только тронулись, машина сломалась, что-то с тормозами, чинили-чинили, починили – нет, не знают, по-хорошему бы – отложить отъезд на утро, но шофер такой молодец, сказал: «А! Ладно!..» Так что садитесь поскорей.
Летучие мыши метались перед лобовым стеклом, когда мы поздним вечером выезжали со двора «Ашока». Швейцар с печалью глядел нам вслед и махал рукой. А месяц поплыл за нами и, забегая вперед, скажу – ни на минуту не оставлял нас на протяжении всей этой трудной, слишком уж переполненной приключениями, нескончаемой ночи.
Глава 4 Дорога в Наини Тал
Улицы города были пустынны, мы, видимо, ехали окраинами Дели. Зато за городом вовсю кипела жизнь. Дорога запружена повозками, запряженными волами, пешеходами, тележками, нагруженными мешками с зерном, какие-то вселенски одинокие коровы медленно брели рядом с автобусами и грузовиками. По обеим сторонам на много километров тянулись тускло освещенные лавки, которые торговали всем, что человек только мог пожелать: сладости, овощи, хлеб, скобяные изделия, шерсть, шелк, сюртуки, тапочки и пилотки… И через каждые пять шагов – крошечные, полутемные харчевни, где обитали колоритные, конечно, типы, по большей части прокопченные старики, склонившиеся над дымящимися тарелками с неизвестным содержимым.
Целостная картина тонула в клубах пара и дыма, в любой лавке что-то жарят-парят, дым стоит коромыслом, но если долго и неотрывно смотреть (а такая возможность как раз представилась – в каждой пробке машина стояла по полчаса!), то там, то тут дым рассеивался, приоткрывая какой-нибудь выдающийся фрагмент с полотен древних мастеров – я не знаю, Джотто или Брейгеля: рука с горстью риса – удивительнейшая из виденных мною в жизни рук, истонченный профиль, почти размытый временем, складки простой одежды – безупречно свежей, несмотря на дорожную пыль и чад, две босые стопы прикорнувшего бродяги, исходившего столько дорог, и вдруг – хлеб из грубой муки и воды, который берут щипцами со сковородки и дожаривают над живым огнем…