Неаполитанская кошка - стр. 5
Распрощавшись с очередным любовником и вернувшись со свидания домой, я всегда испытывала странное чувство, смесь вины и какой-то вселенской досады от того, что встречи носили скорее гигиенический характер, чем любовный.
Я искала тепла, ласки и как бы понимала себя и даже оправдывала, но не получала же!
Все было не то.
Мне так не хватало Алекса с его нежностью и теплыми руками, губами. И самое ужасное заключалось в том, что, даже имея крышу над головой, деньги и возможность нигде не работать, я не чувствовала себя защищенной.
С меня тогда, семь лет тому назад, словно содрали кожу, и я стала уязвимой, ранимой и физически постоянно мерзла.
Именно тогда у меня и появилась потребность вязать теплые вещи.
Все, что продавалось, меня не устраивало, мне хотелось свитер в две или даже три толстые шерстяные нитки, и я поначалу вязала просто длинные теплые балахоны, а потом уже начала изучать узоры, копировала себе схемы с «шерстяных» сайтов, накупила пряжи…
Стыдно сказать, что именно тогда, в самое трудное для меня время, я подсела на сериалы. И чем примитивнее был сериальчик, тем умиротвореннее я себя чувствовала.
Даже ложась спать, я не выключала стоящий в изголовье кровати ноутбук и засыпала, уже не глядя, а только слушая очередную серию. Так глушила свою тоску, считая такой образ жизни все же куда более невинным, чем, к примеру, алкоголь.
Мы подружились с Ладой, молодой мамочкой, живущей в соседнем доме в нашем поселке.
Примитивное существо, помешанное на своем ребенке, домашнем хозяйстве и кулинарии, она тем не менее вносила в мое существование элемент самой жизни. Рассказывала об отношениях со своим мужем-бизнесменом, о болезнях малыша, делилась новыми рецептами.
Думаю, тогда-то и я понемногу начала готовить, хотя есть приготовленное было некому.
Да, в тот день распустилась моя роза, и я на какой-то миг почувствовала себя счастливой. И разве могла я предположить, что именно тогда, в тот теплый июньский день, начнется отсчет дьявольского движения по наклонной, которое в конечном итоге и приведет меня если не к электрическому стулу, но к высшей мере наказания за измену Родине – двадцати годам тюрьмы…
Словно судьба, дав мне семь лет полного спокойствия, сопряженного с процессом отупения и деградации, решит встряхнуть меня как следует, помучить напоследок перед тем, как посадить за решетку.
Лада, женщина эмоциональная, впечатлительная, склонная к преувеличению, и каждый ее приход всегда сопровождался какой-то суетой, будоражащими лишь ее новостями, событиями, чувствами. О чем бы она ни рассказывала мне, все, даже самый обычный пустяк типа пересоленного ею же борща или мелкой ссоры с мужем, выглядело, как трагедия, личная драма.