Не пойман – не тень - стр. 36

Теперь он не мог не вспоминать. Каждая мелочь всплывала с такой точностью, как будто разум, до сих пор хранивший тишину, решил открыть архив. И всё, что он прятал под словом «удобно», возвращалось. С её интонациями. С лёгким запахом на запястьях – жасмин с чем-то горьким, возможно, кожей книги, которую она всегда читала в метро. С её непокрытым плечом в тёплой квартире, когда за окнами снег.

Он никогда не говорил ей «прости». Ни за что. Даже мысленно. Но сейчас – в этой тишине, в этом бессонном, натянутом мгновении, где ночь словно замерла, не решаясь перейти в утро, – он чувствовал, как в груди поднимается нечто, от чего хочется отвернуться. Не чувство. Слово. Слово, которое раньше казалось ему слабостью, но теперь жгло, как исповедь.

Прости.

Он не произнёс его. Он не умел. Но это слово звучало в нём, глухо, медленно, будто шаги в мраморном коридоре. С каждым эхом боль становилась яснее.

Профессор знал, что это не покаяние. И не утрата. Это – признание. Признание того, что, потеряв Аллу, он лишился не только женщины, которая его ждала, но и последней ниточки, связывавшей его с возможностью быть человеком, а не ролью.

Он закрыл глаза. Но сна не было. Была только тьма – плотная, как ткань, которой накрывают гроб. И в этой тьме было лицо. Не Аллы – своё. Такое, каким он себя больше не хотел видеть.

Он не заметил, когда именно уснул. Сон не накрыл его резко – он медленно вытек из напряжённой тишины, будто тьма в комнате просто сменила облик и впустила в себя другое измерение, где страх и вина имели форму и вес. Сергей Андреевич оказался внутри чужого пространства, знакомого до боли – и одновременно искажённого, как будто реальность кто-то чуть сместил в сторону.

Это была её спальня.

Воронин сразу узнал приглушённый свет ночника, стоящего на прикроватной тумбе, тот самый, с фарфоровым основанием в виде раскрытого цветка. На полу лежал плед, соскользнувший, вероятно, с кресла. На подоконнике – книга, раскрытая и перевёрнутая вниз, чтобы не потерять страницу. Воздух был плотный, будто пропитан тревогой, в нём висело ожидание, невидимое и цепкое.

Алла лежала в постели. Светло-серая ночная рубашка сползла с плеча, обнажив ключицу, на которую падала золотистая тень от лампы. Одеяло прикрывало её до пояса, рука покоилась на подушке, ладонью вверх. Не спала – глаза были открыты, взгляд метался в потолке, не находя опоры. В ней жили мысли. Он чувствовал – они касались его. Улавливал, как в сознании всплывают образы, складываются фразы, которые не будут произнесены, но звучат внутри.