Не обижайте Здыхлика - стр. 40
Проснувшаяся Яся смогла сформулировать то, о чем давно догадывалась. Все последние месяцы она… все делала правильно! Только это было уже не родительское «правильно», а Ежикино. Вместо бунта получилась смена хозяина. Ясе стало весело и легко. Яся радостно накормила Ежика завтраком, радостно оделась, радостно послала Ежика к черту и радостно отправилась прогуливать лекции.
Ей потребовалось две недели, чтобы понять: она снова все делает правильно. Теперь это было «правильно» тех, с кем она до пляшущих человечков накачивалась невкусным вином, ласково именуемым бормотухой, давилась сигаретным дымом, пробовала какие-то диковинные сочетания таблеток, от которых мир менял очертания, и забивала на учебу, как выражались ее новые друзья, большой жирный болт. Это было их «правильно». Не ее.
Ей потребовалось гораздо больше времени, чтобы уйти от этого нового «правильно». Оно затягивало. Как-то, напробовавшись колес, Яся ухнула в коричневатую темноту, наполненную медленно двигающимися тенями и тягучими звуками, а когда вынырнула, увидела в высокой белизне над собой доброе, милое, родное мамино лицо, а рядом папино, тоже какое-то непривычно доброе и тихое. Яся услышала, как ее зовут по имени, нежно-нежно. Яся заплакала.
– Вы хотите сказать, что ваша жена на какое-то время теряет сознание?
– Нет. Не знаю я! Она не падает, ничего. Может сидеть, может стоять. Но на вопросы не отвечает. Хоть над ухом у нее кричи, она не реагирует.
Яся сломалась. Выйдя из клиники (не маминой – там ей полагалось работать после института, там не должны были видеть, как она захлебывается собственной рвотой, лежа под капельницей), она снова приняла родительское «правильно». Выбилась в лучшие студентки на курсе. Ценой бессонных ночей и дергающегося глаза получила красный диплом. Пошла работать в мамину клинику.
Ясе было немного обидно за папу, и поэтому в выборе мужа она заранее решила предпочесть его «правильно». Мама – та все подсовывала Ясе молодых врачей. Каждый, что называется, подавал надежды и «обещал стать». В их компанию неожиданно затесался ежик-зайчик, выкристаллизовавшийся с годами в «такого хирурга, такого хирурга, ну просто художник». Ежик, кстати, был не против. Но Яся уже согласилась познакомиться с сыном одного папиного подчиненного («Ты знаешь, с одной стороны, не наш круг, с другой – молодой бизнесмен и так, говорят, ведет дела… А кстати, ты его должна помнить, вы же учились в одной школе»).
Была назначена встреча в ресторане. Когда Яся с папой туда пришла, выяснилось, что она и этот самый молодой бизнесмен, который «так, говорят, ведет дела», учились не просто в одной школе, а в одном классе, и даже сидели рядом. Вернее, он сидел перед ней, ближе к доске. Увидев его снова, Яся вздрогнула и попятилась назад. Это же был Хрюшкин. Он носил совсем другую фамилию, но Яся про себя звала его именно так. Хрюшкин носил на своем большом квадратном лице невообразимо, непозволительно, просто неприлично вздернутый нос – толстую пипку с круглыми ноздрями. Он сидел за одной партой с тихой флегматичной отличницей, нагло у нее списывал (что она охотно позволяла ему делать) и совершенно нелогично требовал, чтобы их рассадили («Потому что она дура!»). Ясю он откровенно презирал. Пинал ее стул ногами, зная, что Яся точно не пожалуется, кидался в нее мокрыми жеваными бумажками, что было совсем уж противно. Когда смотрел на нее, то аж весь перекашивался. А один раз, обернувшись во время урока, швырнул в нее ластиком – просто так. И угодил в грудь. Яся еще не носила лифчика, но грудь у нее уже начинала расти и ощутимо побаливала, так что от удара ластиком Яся слегка подпрыгнула. «Прям в сосок попал!» – гордо резюмировал Хрюшкин, громко, на весь класс. И уставился туда, где помимо Ясиной воли под темной тряпочкой школьной формы твердела, словно от холода, ее грудь. Яся изо всех сил делала вид, что ничего не случилось, а дома проревела полдня и зачем-то изрисовала черновик голыми тетками, которых потом перечеркала, вырвала из тетрадки, скомкала и выбросила.