Навстречу миру - стр. 6
В 1996 году я посетил отца в Наги Гомпе, его месте отшельничества на удаленном горном склоне не так далеко от Катманду. У него был диабет. Ничто в его физическом состоянии не указывало на близость к смерти, но он ушел два месяца спустя. Мы сидели в его маленькой комнате, размером не больше десяти квадратных метров, расположенной на крыше его дома. Из большого панорамного окна открывался вид на всю долину. Отец был настоятелем небольшого женского монастыря. Его помощницы жили на нижних этажах. Когда отец давал учения монахиням, они теснились в его небольшой комнатке.
Отец сидел на прямоугольном возвышении. Там он спал, оттуда учил. Его ноги укрывало одеяло. Я сидел перед ним на полу. Как обычно, он первым начал разговор, спросив: «Ты хочешь что-то обсудить со мной?»
Я сказал ему, что хочу уйти в странствующий ретрит.
Он посмотрел на меня. «Ами, – сказал он, используя тибетское слово для выражения нежности. – Послушай меня, ами, ты уверен? Действительно уверен?»
Я ответил: «Да. Я уверен. Я с детства хотел этого».
Тогда отец сказал: «Чудесно. Но если ты действительно хочешь сделать это, я дам тебе совет: просто иди. Никому не говори, куда собираешься, включая членов нашей семьи. Просто иди, и все будет хорошо».
Я не забыл его совет, хотя прошло пятнадцать лет, прежде чем мне удалось воспользоваться им. Годами в рамках ежедневной практики я повторял: «Все непостоянно. Смерть придет без предупреждения. Это тело тоже станет трупом». Чем глубже становилось мое понимание, тем сильнее я чувствовал, что не полностью постигаю глубокий смысл этой фразы. И все же меня всегда беспокоила вероятность, что это непостоянное тело станет трупом, прежде чем я реализую свои устремления. Я долго ждал, чтобы уйти в этот ретрит, ждал, пока вопрос не встал так: либо пан, либо пропал. Или, пожалуй, точнее было бы сказать: пан и пропал. Я собирался оставить все, что знал, – и уверенности в том, что произойдет, у меня было не больше, чем если бы я находился на смертном одре.
Вдобавок мне было грустно оставлять не только свою мать, но и ламу Сото. Он болел, и я знал, что мы больше не увидимся. Именно он должен был обнаружить мое отсутствие, и мне совсем не нравилось представлять себе, как он расстроится, осознав суть послания, которое я оставил для всех:
Когда вы прочтете это письмо, я уже начну долгий ретрит, о котором объявил в прошлом году. Как вы, возможно, знаете, я чувствовал сильную связь с традицией ретритов еще со времен своего детства в Гималаях. И хотя тогда я не знал, как на самом деле нужно медитировать, я часто убегал из дома в пещеру неподалеку, где сидел в тишине, снова и снова повторяя про себя мантру «Ом мани пеме хунг». Тягу к горам и простой жизни странствующего практика я чувствовал еще тогда.