Настя и кроличья лапка / Остров / Мазок. Три повести - стр. 72

– Кярим Ахметович, – набравшись смелости, позвал Лаголев.

Кожаная куртка на спине Кярима Ахметовича застыла кривой складкой. А поворот головы был, наверное, достоин какого-нибудь древнеримского патриция, к которому обратился с просьбой пусть собрат-римлянин, но, увы, плебей. Высоко поднятая бровь выразила все его отношение к собеседнику.

– Что-то еще, Саша?

– Вы обещали заплатить мне сегодня, за два месяца.

– Сегодня? – очень натурально удивился Кярим Ахметович.

– Да.

– Ай, Саша, значит, заплачу! Ты работай, работай. Ты плохо сегодня работаешь. Опоздал. Вечером все решим.

– Мне просто нужно…

– Работай, Саша. Кярим Ахметович сказал, что заплатит, значит, заплатит. Не переживай, да?

– Спасибо.

– Э!

Кярим Ахметович широким жестом вкрутил невидимую лампочку над бургистым затылком. В его восточной душе, видимо, только так можно было выразить отношение к глупому беспокойству работника.

Э!

Лаголев выпил воды из бутылки, стоящей под прилавком, мысленно встряхнулся: работаем! Левон (ласково – Левончик), провозивший мимо тележку, груженую клубникой и огурцами, на секунду подскочил к столу:

– Надо чего?

В круглых карих глазах, грустных, как у незабвенного Фрунзика Мкртчяна, застыло ожидание ответа.

– Да нет, – Лаголев окинул взглядом разделенное пластиком и дощечками овощное и фруктовое изобилие, зеленое, красное, желто-оранжевое. – Ну, может быть…

Просить было неловко. Вроде и сказано: проси, а все равно через силу. Нет жилки командной. Ну нет. У Натки вот есть, она и генерала, и фельдмаршала включить может – не знаешь, куда спрятаться.

– Не тяни, брат, – попросил Левончик.

– Может, помидоров еще? – несмело предположил Лаголев. – Килограмм пять?

Смуглое лицо Левончика сморщилось, оттопырило уши и губы.

– Помидоры плохие остались. Твердые. Нитрат один. Я ел, Марик ел, Додик ел, потом все животом болели. Лучше я тебе нектарины привезу.

– Зачем мне нектарины?

– Купят! – заверил Левончик.

Он махнул рукой и исчез с тележкой в одном из отворотов. Сосед Рахматулла слева рассыпался рахат-лукумом перед потенциальными покупателями – полной женщиной и ее взрослой дочерью. Поэму можно было написать. О, свет очей моих, купи себе киш-миш. О, серна, о, джейран, я уступлю в цене.

Лаголев так не мог.

– Огурцы, помидоры, абрикосы! Помидоры кончаются!

Мать с дочерью оглянулись на его голос. Кто это? Что это? Оно еще и говорит! Стыдно стало до мурашек. Лаголев улыбнулся им, но понял, что сделал это впустую – женщины уже отвернулись. Конечно, там же: о, звезда моего сердца, о, мед моих слов, я не знаю, как жить, если вы не возьмете петрушку.