Наставник. Учитель Цесаревича Алексея Романова. Дневники и воспоминания Чарльза Гиббса - стр. 94
Мы стали готовиться в дорогу. С драгоценностями мы поступили так. Часть их положили в чемодан. Часть княжны надели на себя. Часть использовали вместо пуговиц. Это было сделано таким образом. Отпороли на некоторых костюмах княжон пуговицы и драгоценные предметы, обернутые ватой и обшитые затем шелком, пришили к костюмам вместо пуговиц» (Росс Н. Гибель Царской Семьи. Ф/М., 1987. С. 233).
В начале апреля 1918 г. в Тобольск неожиданно для «чрезвычайного» комиссара Демьянова201 – начальника омского отряда Красной гвардии – прибыл екатеринбургский отряд красногвардейцев численностью 150 человек202. Вместе с этим отрядом прибыли Хохряков203 и Заславский. Хохряков был назначен комиссаром вместо Яковлева после того, как в отрядный комитет пришла телеграмма из Москвы. Между Демьяновым и Заславским произошли крупные трения по вопросу о судьбе Царской Семьи. Вскоре Демьянов был отозван в Омск, а омский отряд возглавил его помощник Перминов204. На своих местах остались комиссар Дуцман, латыши и екатеринбургский отряд.
Большевики отстранили Кобылинского от командования. Полковник Кобылинский вспоминал:
«…Хохряков выписал из Екатеринбурга какого-то Родионова205. Родионов и стал у латышей начальником отряда. Спустя некоторое время после назначения Хохрякова нашим комиссаром вместо Яковлева он получил от кого-то из Москвы телеграмму, в которой говорилось, что ему поручается перевезти всю остальную семью в Екатеринбург206. […] Он уже распоряжался не как председатель совдепа, а как чрезвычайный комиссар по охране Семьи. Некоторое время после назначения его комиссаром, но еще до замены нашего отряда латышами, когда караул несли еще наши солдаты, я однажды хотел пройти в дом. Солдаты меня не пропустили, сославшись на приказ Хохрякова. Я обратился к Хохрякову. Он мне сказал: „Они меня не поняли“. Я продолжал после этого в течение нескольких дней ходить в дом. Но скоро прибыл Родионов, и состоялась замена нашего караула латышским отрядом. Латыши как-то сразу заняли все посты и не пропустили меня в дом. Это было за несколько дней до отъезда Семьи. […] Родионов еще при мне, как только появился у нас, пришел в дом и устроил всем форменную перекличку. Это поразило меня и всех других. Хам, грубый зверь, сразу же показал себя. После этого как-то сразу латыши заняли посты неожиданно для меня, и я уже не мог попасть в дом. Николаева же и Карпов говорили мне, что латыши держали себя таким образом. Была в доме в это время одна, всего-навсего, кажется, служба. Латыши обыскали священника, обыскали, грубо „ощупывая“, монашенок, перерыли все на престоле. Во время самого богослужения Родионов поставил латыша около престола следить за священником. Это так всех угнетало, на всех так подействовало, что Ольга Николаевна плакала и говорила, что если бы она знала, что так будет, то она и не стала бы просить о богослужении. Когда меня не впустили больше в дом, я и сам не выдержал и заболел: слег в постель» (