Наследство Карны - стр. 19
Она смущенно замолчала. Не каждый день она так много рассказывала о себе.
– А она… Твоя жена?
– Мы не были женаты, – ответил он.
– Почему?
– Так.
– Господи, спаси и помилуй!
Раскачиваясь на стуле, она обеими руками разгладила кожу лица снизу вверх.
– Но ребенок!.. Ты должен просить пробста благословить Карну, Вениамин!
Он кивнул. В Копенгагене это не пришло ему в голову. Но, наверное, так было бы лучше всего.
Пароход «Микаэль Крон» вошел в пролив.
На бугре с флагштоком лениво играл ветер. Флаг был поднят. Ветер, дувший с берега, нес в море хлопья сырого тумана. Берег был хорошо виден. Два лодочных сарая и два причала с пакгаузами и лавкой были не такие красные, какими Вениамин их помнил. Наличники и стены, обращенные на юго-запад, посерели, двери были закрыты.
В конце аллеи среди яркой зелени возвышался большой дом с красными и белыми строениями по бокам. Двор напоминал шахматную доску с расставленными на ней фигурами. В центре выделялись колодец и голубятня. Серая, крытая шифером крыша главного дома и поблескивающие ряды окон слабо светились, дом для работников из-за торфяной крыши был похож на покрытую росой большую кочку. Выкрашенный охрой бывший Дом Дины – в нем теперь жили Стине с Фомой – со стеклянной верандой, смотревшей на море, нарушал строгие ряды красного и белого.
А выше, в горах, полыхала осень. Желтые рябины на аллее были усыпаны кроваво-красными гроздьями. Сад был обнесен желтым и зеленым штакетником. Вениамин разглядел за деревьями восьмиугольную беседку.
Из трубы над кухней шел дым, на амбаре звонил колокол. Его ждали.
Как он мечтал об этом мгновении! Там, в Копенгагене, он только об этом и думал. Видел все таким, каким оно врезалось в его память.
Он не ждал, что встреча подействует на него так сильно. Ему пришлось отвернуться и вытереть глаза.
Но чем ближе пароход подходил к Рейнснесу, тем больше постройки утрачивали белизну и яркость. Крыша на пакгаузе Андреаса выглядела неважно. Здесь, на берегу, осень ощущалась более явственно. К зелени уже примешались желтый и коричневый цвета.
По-своему так было даже лучше. Лучше, что действительность вдребезги разбила мечту. Взрослому человеку уже не над чем было плакать.
Фома приехал за ними на лодке.
Вениамин был готов к этому. Они сидели друг против друга и говорили о поездке, ветре, погоде.
Фома не задавал вопросов, на которые было бы трудно ответить. Ребенок был для него лишь хрупким грузом. Фому, очевидно, не интересовало, что у него где-то должна была быть мать.
Ханне он сказал «здравствуй» и «с возвращением домой» и больше уже никак не отмечал ее присутствия. Его внимание было занято багажом и касалось только практических вещей – он работал веслами.