Наследники исполина - стр. 32
Девушки загалдели и вытолкнули вперед смущенную подружку.
– Это Стешкин! Стешкин! Она так расшивает! Вон куда угодил! Барыне на крышу.
– Хорошая работа. – Брюс повертела валенок и из-под лобья глянула на дворовую. – Нагадала ты себе судьбу, Степанида. Беру тебя горничной, ничего не поделаешь!
Под свист, хохот и хлопки оробевшую девушку проводили в дом. А сама графиня прямиком направилась к бане.
– Уже гадают? – придирчиво осведомилась она у старого инвалида, сторожившего господскую мыльню.
– Никак нет, ваше сиятельство! – вскочив с завалинки у дверей и задрав руку к козырьку, по-военному отрапортовал он. – Вас дожидаемся.
– Сла-авно, – протянула Прасковья Александровна. Она уперла руки в бока, ее глаза озорно сверкали из-под надвинутой шапки. – Несите зеркала, свечи, сейчас повеселимся!
В толпе дворовых девушек, высыпавших встречать хозяйку, поднялись визг и хохот. Подруги вступили в просторную господскую мыльню. Под ее низким потолком пахло березовыми вениками. На лавках вдоль стен были разложены деревянные шайки, на гвоздях висели завязанные в узел мочала. Принесенные из дому свечи разом озарили темные недра бани, но от этого вечное место родов и гаданий, где, по поверьями, обитал целый выводок домашних духов, показалось еще таинственнее.
– Вперед будем гадать с бумагой, – заявила Брюс. – Потом с зеркалом.
Только сейчас Екатерина вспомнила, что зарекалась сегодня испытывать судьбу. Но какой там? Все уже было готово. На низком столе стояли два шандала, лежали «лицом вниз» зеркала, серебряный поднос и стопка старой гербовой бумаги с золотым обрезом.
Като взяла один лист. Это был черновик, весь исписанный и исчерканный во многих местах. Вглядевшись, молодая императрица узнала руку, вернее, подпись под текстом – небрежное «Птр», размашисто выведенное чуть не через всю страницу. В безмолвном удивлении она подняла глаза на Прасковью. Та пожала плечами.
– Дача маменькина. Мне в приданое досталась. А ей, – Брюс лукаво заулыбалась, – Сам государь Петр Алексеевич подарил за известные услуги… И часто здесь бывал, навещал ее, писал, работал. После него бумаги осталось воз. Куда теперь девать?
Гадать на черновиках Перта Великого Екатерине показалось кощунством, но Прасковья деловито скомкала лист, бросила его на поднос и зажгла от свечи. Она встала напротив стены, держа поднос в руках. В светлом пятне на бревнах плясала тень от горящей бумаги. Пожираемая пламенем, она съеживалась, но, прежде чем превратиться в труху, рисовала странные картинки. Кибитка, парус, остров. Графиня поворачивала поднос то одной, то другой стороной, а бумага, обдавая жаром ее лицо, сулила на будущее дальнюю дорогу.