Наследник Тавриды - стр. 62
Кибитка встала. Друзья прибыли в Кишинев. Волей-неволей пришлось помириться.
Осень всегда благотворно действовала на Пушкина. Чуть только на дворе начинали кружиться желтые листья или дождь лупить по верхушкам деревьев, он запирался дома, носа не казал на улицу и погружался в себя. Но на юге осень тепла, как разогретый солнцем бок абрикоса. Вот вроде бы и пора писать, а за окном еще солнце, и люди, и соблазнительный мир без штормов. Поэт чувствовал себя кусочком железа, вокруг которого помещено несколько магнитов, тянущих его в разные стороны. Усилием воли он заставлял себя каждое утро, спозаранку, работать, лежа в постели. Потом вскакивал, одевался и возвращал занятое у дня время веселью. Так он жил одной ногой в осени, другой в лете, отдавая Богу богово, а кесарю кесарево.
Это не только не утомляло, но и будоражило нервы. Крайности выявляют суть вещей. Неожиданно в Одессу нагрянул Липранди, которого Воронцов взял на службу, и поэт сговорился с ним вместе съездить в Кишинев за вещами. Там они застали много перемен.
Город притих. Инзов на время отбыл в Петербург, сдав команду новому наместнику. Еще в июле граф не без содрогания наведался в сердце молдавских степей. Дом, где он остановился на ночь, по утру штурмом взяла толпа просителей. Они кричали все разом, жаловались на беззаконие и угрожали не выпустить генерал-губернатора из города, если тот сегодня же не раскроет тюрьму и не рассудит всех, кого туда посадили.
– Да у меня и Собрания Узаконений с собой нет! – опешил Воронцов.
– А ты суди по совести! – кричали ему из толпы. – Совесть-то у тебя есть?
Пришлось судить. Неделю кряду. Наместник устал, как будто на нем пахали. Но не считал время потраченным зря. Благодаря глупейшим делам, вроде похищения цыганами овец кишиневского уроженца Раича и продаже их в таборе беженцев на шапки, он узнал о нуждах края больше, чем мог выяснить за год, сидя в Одессе. Пришлось менять полицмейстера, частных и квартальных надзирателей, за взяточничество закрывать суды.
«Инзов, может быть, старик и добрый, но совсем не попечительный, – писал Михаил жене. – Не могу рассказать тебе всех мерзостей, которые тут нашел. Разбойники запросто разъезжают окрест, обирают целые деревни и наведываются в город. Люди живут скученно, отсюда грязь и пороки всякого рода. Детьми торгуют, как при турках. Содержат гаремы. И все на глазах у властей. Ух, дурно!»
За первый приезд удалось немного. Чуть разгрузить город от беженцев, отправив их караваны к другим местам – в Аккерман и Килию. Разогнать пару притонов – турецких бань и кофеен, – где продавали краденое и предлагали услуги самого извращенного восточного вкуса. Все это рассказал приятелям полковник Алексеев, которого Пушкин и Липранди первым делом нашли в Кишиневе.