Наследник для лютого зверя - стр. 46

Я взяла пакет и пришибленно направилась в указанном направлении.

За панорамной стеной гостиной отрывался умопомрачительный вид на ночной квартал и звездное небо. Клоувенс мог бы быть раем: с одной стороны горы, с другой — океан. Для кого-то он и был им.

Расставшись с пиджаком Харта, я повесила его на ближайшее кресло и поднялась наверх. Вряд ли тут был подвал, предназначенный для несговорчивой истинной. Мне тут нравилось, и пространство дома лишь немного вибрировало тревожным ожиданием. Было ощущение, что Харт арендовал этот дом. Или его строил кто-то другой. Даже в ванной часть стены оказалась стеклянной, создавая впечатление открытости всем ветрам.

В пакете обнаружилось много всего — хватит продемонстрировать господину прокурору, сколько места может занимать в ванной постоянная женщина. На дне обнаружилась длинная толстовка телесного цвета. И никакого белья. Харт будто обещал тепло и надежную защиту, но давал понять, что я буду голой и доступной для него.

— Сволочь, — с чувством выдохнула я и принялась сдирать с себя платье.

Чувствовала себя странно — потерянной и будто замершей в ожидании бури и нового всплеска военных действий. То, что это вот-вот произойдет, сомневаться не приходилось. То, что сейчас происходило между нами — это забег между срывами. Он отпускал недалеко и ненадолго, чтобы броситься и вырвать очередные доказательства моей принадлежности ему…

Но бежать больше некуда.

Харт ждал все с тем же бокалом вина и все там же — у столешницы. Только взгляд стал темней, когда встретил меня у границы света.

— Садись, — кивнул на стул и шагнул ко мне, чтобы развернуть замотанный в фольгу стейк на моей тарелке. — Еще вина?

— Да. — Я взялась за нож и вилку, но не испортить ему аппетит не смогла: — И когда я заслужу трусы в твоем доме?

Он сел напротив, но даже взгляд на меня не поднял:

— Тебе холодно?

— Мне унизительно, — нахмурилась я и беззастенчиво отрезала кусок мяса.

— Ты понятия не имеешь об истинных отношениях, да, Донна?

— Ты проницателен, — кивнула я, нагло жуя.

— Я бы не стал тебя унижать, — мягко улыбался он, приглушив жажду во взгляде. — Просто хочу, чтобы ты поняла — ты вся моя. В трусах или без трусов.

— Диктуешь свои правила, — взялась я за бокал.

— Нет, — усмехнулся он. — Наказываю. Немного. Не бегала бы ты от меня — сидела бы сейчас в трусах.

— В камере?

— На моих коленях. — Он сложил локти на столе, хмурясь. — Тебе плевать на мои извинения. Кажется, упиваешься жалостью к себе.

Я тяжело сглотнула и облизалась:

— Жалость к себе ни при чем. Ты не понимаешь, что после того, что ты сделал, ничего между нами невозможно.