Наследие Белого конвоя - стр. 9
– К порядку, граждане народ!.. Взять никого не можем, потому как груз военный и охраны требует!.. – Однозначно, обескураживая толпившихся людей, заявил властвующий над причалом усатый морячок.
Толпа недовольно загудела. Послышались едкие, непотребные выкрики издали:
– Ироды!.. Народ мытарите, мочи нет более ждать!.. Пускайте, не то отодвинем!.. Ваш груз людям без надобности!.. Места пустого вон сколько!.. – не унимались натерпевшиеся в толчее люди. Загудела пчелиным роем пристань.
И тут старушка вступила, падая перед матросом на колени и поддерживая возникшую всеобщую бузу наигранным плачем натерпевшейся великомученицы.
– Пусти, сынок!.. Христом Богом молю!.. Помру я здесь, до дому родного не доберусь, что дочерь-то моя делать со мною станет. Ой горюшко ты мое! Погибель нас ждет туточки!.. Ой!.. Ой!.. Ой!.. Сжалься, матросик, пропусти мать!.. – вопила, не унимаясь помощница Софьи. А народ вторил ей своим, шумным и многоголосым хором, негодуя и волнуясь, готовый обрушиться на властных демонов, установивших свои нечеловеческие законы…
Матрос бросил тревожный взгляд на Софью, потом, хмуро сдавив брови, глянул на старуху. Окинул толпу, готовую броситься на штыки, лишь бы пустили на пароход…
– Еще старики и немощные есть!? – прогудел матрос, – Подходи!.. Беру с десяток, как исключение, более не могу, не позволено!..
Накал страстей возрос и пропустив совсем немного самых ретивых, подвернувшихся под руку стариков, матрос велел отдать швартовы и отчаливать, пока не случилось худшего. Дав звучный гудок, «Ольга» медленно стала отдаляться от берега, оставив брошенных у причала людей понуро и обреченно ждать своего часа. А старушка, как-то враз угомонилась и устроившись поудобней у стоявших на палубе бочек, заговорила о своем. Рассказала Софье о хворой дочери, о невозможности перевезти ее к себе или на долгое время остаться с ней в Тобольске, о ее мужике пропойце не признающим ни той, ни другой стороны в этой, свалившейся всем на головы, мясорубке. А там дома, дед один; ни сесть, ни встать… Хворь да старь его почитай тоже сил лишила.
– Вот и мечусь я, дочка, меж имя словно чумная. Видишь какая я, видишь!.. Станешь тут причитать, да наперед иных норовить, таких же небось несчастных да обездоленных, словно совесть моя из суков да заноз не строганых, а сердце болит… Не попаду на корабль этот, дед мой совсем замрет, а на что мне после такая жизнь без него!.. Собирай тогда уж сарафаны; была жизнь, да вышла… Глафира меня зовут!.. Ты то, как, испугалась небось!? Чего одна-то горе мыкаешь, отсиделась бы, где, девка!.. А то вон, угодишь под непутевого солдатика, а то и не одного, натерпишься после, по миру-то мотаясь.