Наследие Белого конвоя - стр. 10
– Я, бабушка, к тетке своей еду, в Петербург, а мама еще в прошлом году умерла. Одна я здесь, вот и уезжаю, – словно оправдываясь, говорила Софья.
– Это ты правильно, детка, решилась. Сибирь ноне обездолена; что встарь – на босу ногу живет. Вроде и добра природой даденого полно, а вот обувку себе никак не справит… Эта власть новая, гляди уж, даже город твой на иной лад называть принялась; Петроградом стало быть стал, а по мне, что «бург», что «град», все одно; главное, что царя, Петра великого детище… И ты, девка, живи под крылышком!.. Сейчас время трудное, смутное, а тебе молодой да красивой, своего счастья дождаться потребно. Оно скоро придет, ты только себя блюди; верь и жди, верь и жди…
Пароход ускорился, пошел быстрее. Народ, устроившись как пришлось, понемногу угомонился и под баюкающий плеск волн за кормой, Софье казалось будто она летит белой чайкой следом за «Ольгой» в неведомую даль грядущей, совсем иной жизни, оставив старый, полуразвалившийся домик в пойме реки без тепла и уюта его когда-то счастливых хозяев. Что ждало ее там, в революционном Петрограде, какая такая иная жизнь способна будет заменить прежнюю, не востребовав за это платы?..
Штабс-капитан Киселев, оставаясь без оперативной поддержки и связи на довольно длительный период прохождения бассейна двух великих рек Сибири, оказался в полном неведении о сложившейся ситуации на фронтах. Тем временем, попытки отразить наступление Красной армии в районе реки Тобол потерпели неудачу. Началось стремительное отступление колчаковских формирований по всему фронту вглубь Сибири. В ноябрьские дни, после оставления «белыми» Омска, согласно директиве главнокомандующего, всем армиям предписывалось остановить наступление Пятой Красной армии на территории Томской Губернии, в районе Новониколаевска и Тайги. Следовало вести активную оборону и одновременно перегруппировать все свои основные силы. Потрепанная, обескровленная в сражениях под Тобольском, Первая Сибирская армия под командованием генерал-лейтенанта Анатолия Пепеляева, практически нуждалась в своем полном восстановлении. Штаб спешно перевели в Томск, а в Новониколаевск, между тем, прибыл литерный поезд во главе с Верховным правителем и Верховным главнокомандующим Русской армией адмиралом Колчаком.
Глубокой осенью Томск оказался переполненным беженцами и скопившимися в нем солдатами и офицерами. Он стал городом военных. Его заполонила масса беженцев, ютившихся по общежитиям, в которые были превращены не только комнаты и коридоры, но даже лестничные площадки. Военные большей частью размещались на вокзалах и занятых ими пригородных дачах горожан. Теснота была страшная, воздух невыносимый и холод адский. В условиях начавшейся эпидемии тифа, в городе ежедневно умирали сотни человек, к тому же, исчезли керосин и свечи. В вечерние часы город погружался в уныние и мрак. Жители Томска, вяло реагируя на призывы браться за оружие, отнюдь не горели желанием вставать на защиту обреченной «белой» власти. Наиболее зажиточные граждане предпочли бегство, нежели представившуюся возможность отстаивать свои ценности, как материальные, так и идейные. Из Томска полным ходом шла эвакуация. По железной дороге, и без того до предела забитой военными эшелонами, разрешалось перевозить только раненых и больных солдат, семьи военнослужащих, оружие и банковские ценности. Гражданская эвакуация проводилась лишь по грунтовым дорогам. По Иркутскому тракту непрерывно тянулись обозы, напоминающие отступление французской армии из под Москвы, после хоть и победы под Бородино, но поражения в войне. Кошевки, розвальни, кибитки самых разных фасонов и размеров, нагруженные людьми, мукой и мясом, непрестанно следовали в направлении Иркутска.