Наездница. Сожженная тобой - стр. 6
– Мне кажется, или запахло лошадиным навозом? – спросила Алисия, стоило отзвучать последним словам молитвы.
Годвин вздохнул и взмахнул ажурной салфеткой, аккуратно заправляя уголок тканевого квадрата за воротник.
– Джеймс! Я же просил переодеваться после занятий.
– Дело не во мне, – возразил юноша. – Это Марс зачем-то понадобилось идти в леваду на ночь глядя...
– В такое время?! – двоюродная невестка воззрилась на меня так, будто я попрала все мыслимые и немыслимые правила этикета.
– Да, – процедила я, придвигая к себе тарелку (главное, чтобы мерзкий предатель не вздумал болтать о пари!). – Не могу без свежего воздуха...
Молодая женщина поджала губы. Ее волосы, убранные в высокую прическу, лежали ровно и идеально. Тонкую шею перехватывало жемчужное ожерелье, а нежные руки не знали никакой работы, кроме перелистывания страниц книги.
Между нами была давняя война – вечная схватка правил и безалаберности, следования канонам и страстного стремления освободиться от бремени обязательств. Она презирала мою любовь к лошадям и природе, неряшливость и взрывной характер. Я отвечала ей взаимностью, больше всего на свете боясь, что однажды мне придется жить так, как она.
Вставать каждое утро и битый час проводить у зеркала, ожидая, пока служанки приведут тебя в королевский вид. Надевать самые лучшие платья и украшения, убирать волосы – хотя кроме мужа и десятка слуг на тебя никто и не смотрит, вышивать, читать, думать лишь о детях и о доме... Я никогда не буду такой!
– А зачем ты ходила к загону? – спросил десятилетний Уильям. Его глаза горели неподдельным любопытством.
Я подмигнула ему в ответ.
– Хочу взять несколько уроков у твоего берейтора. Разрешаешь?
– Конечно! – тот аж подпрыгнул от восторга. Он не испытывал ко мне никакого предубеждения. Мальчуган был бы счастлив присоединиться к нам с Джеймсом, чтобы разделить хоть часть нашей жизни, такой взрослой и такой интересной.
– Зачем тебе дополнительные занятия верховой ездой? – озадаченно нахмурился Годвин. – Ты и так прекрасно держишься в седле.
«Куда лучше, чем позволительно девушке твоего статуса» – ясно читалось в его тоне, но вслух этого кузен не сказал.
Со мной бесполезно спорить. Меня невозможно переубедить. Я жила так, как хотела, пресекая любые попытки вылепить из себя то, что хотелось бы остальным. И даже Годвин не смел указывать мне.
Я была главной в этом доме. Единственный, кто мог бы попытаться приструнить меня – мой отец. Но последние десять лет он крайне редко появлялся в поместье, оставив воспитание своего единственного чада на совести няни и кузенов.