Начинается ночь - стр. 18

Впрочем, этот мир всегда готов напомнить тебе: расслабься, странник – никому нет дела до твоих башмаков. Вот Спринг-стрит в этот весенний день. (Хотя, может быть, это еще и не настоящая весна, в Нью-Йорке часто так бывает: уже расцвели крокусы, и вдруг опять снег.) Небо такое чистое и просторное, как будто Бог на твоих глазах, прямо сейчас, творит Время, Свет, Материю, лепит их, как снежки, и подбрасывает вверх. Вот эта странная пертурбация под названием Нью-Йорк. На самом деле это средневековый город: только взгляните на все эти бастионы, зиккураты, зубцы и шпили, на этого горбуна в каком-то чудовищном рванье, переваливающегося рядом с дамой, несущей на локте сумочку стоимостью в двадцать тысяч долларов. Есть эта древность, а есть выросший в девятнадцатом веке, как бы поверх нее, другой огромный грохочущий мегаполис, бешено рвущийся в будущее, но не снабженный при этом подушками безопасности; гремят поезда, дрожит мостовая, каменные атланты – люди, а не боги – хмуро глядят на нас из-под крыш, как бы с высоты своего опыта и добытого потом и кровью процветания; сигналят автомобили, а прохожий в “Докерс” говорит, обращаясь к своему сотовому: “Да, так это и должно быть”.

Питер спускается на платформу под оглушительный рев прибывающего поезда.

Когда он входит, Бетт уже сидит за столиком. Питер следует за встречающим администратором по темно-красному псевдовикторианскому залу “ЙоЙо”. Завидев Питера, Бетт кивает, иронически улыбаясь (Бетт – серьезная женщина: махать она стала бы, только если бы тонула). Ироническая улыбка, как подозревает Питер, объясняется тем, что, ну вот, они здесь, по ее милости и даже, если кухня, допустим, сносная, то вся эта бахрома на скатертях, все эти столики с гнутыми ножками, в общем, весь этот дурной театр… И это при том, что сама Бетт живет с мужем Джеком в шестикомнатной квартире, принадлежавшей ее семье еще с довоенных времен, на пересечении Йорк и Восемьдесят пятой; у Джека – зарплата университетского профессора, у нее – неплохие доходы от галереи; и плевать они хотели на всех, кто кроит презрительную мину по поводу того, что они не живут в лофте на даунтаунской Мёрсер-стрит, где рестораны круче.

Когда Питер подходит к столику, она говорит:

– Не могу поверить, что вытащила тебя сюда.

Да, кажется, она и вправду злится на него за то, что он… согласился прийти? За то, что он – относительно – процветает?

– Все нормально, – говорит он. Потому что ничего умнее просто не приходит ему в голову.

– Ты добрый человек. Заметь, я не говорю “приятный”