Начинается ночь - стр. 16
– Бетт… Сколько ей? Шестьдесят пять?
– Что-то в этом роде. Когда ты в последний раз была у врача?
– У меня нет рака груди.
– Тихо! Не смей так говорить.
– Поверь, наши слова тут ни на что не влияют.
– Знаю. Все равно.
– Если я умру, разрешаю тебе снова жениться. Ну, конечно, надо будет соблюсти приличия – сначала траур…
– Для тебя схема та же.
– Та же?
Они оба хохочут.
– Мэтью оставил нам подробнейшую инструкцию, – говорит Питер. – И какая должна быть музыка, и какие цветы. И во что его одеть.
– Он не слишком доверял своим родителям и девятнадцатилетнему “прямому” братцу. Можно ли его в этом винить?
– Он даже Дэну не доверял.
– Уверена, что как раз Дэну он доверял. Ему просто хотелось сделать по-своему. Почему нет?
Питер кивает. Дэн Вайсман. Двадцать один год. Из Йонкерса. Работал официантом, чтобы накопить денег на путешествие по Европе, по возвращении планировал поступать в Нью-Йоркский университет. Верил, наверняка верил, пусть недолго, что ему повезло, что мир его любит. Он неплохо зарабатывал в своем модном кафе и, наверное, уже воображал, как вместе со своим потрясающим новым бойфрендом Мэтью Харрисом бродит по Берлину и Амстердаму. Расплачиваясь за ужин, который стоил сорок три доллара, Мадонна оставила ему пятьдесят семь долларов на чай.
– Наверное, я бы хотела Шуберта, – говорит Ребекка.
– Мм?
– На похоронах. Кремация под Шуберта. А потом, чтобы все напились. Немного Шуберта, немного скорби, а потом пейте и рассказывайте про меня смешные истории.
– А что именно Шуберта?
– Не знаю.
– А я бы, пожалуй, предпочел Колтрейна. Или это слишком претенциозно?
– Не претенциозней Шуберта. А кстати, Шуберт – это не слишком претенциозно?
– Ну, знаешь, похороны все-таки. Покойникам можно.
– Может быть, с Бетт все нормально.
– Может быть. Кто знает…
– Наверное, тебе стоит принять душ.
Ей что, хочется, чтобы он ушел?
– Ты точно не против? – спрашивает он.
– О чем ты? Бетт не стала бы звонить утром в воскресенье без серьезного повода.
Все верно. Разумеется. И тем не менее. Воскресенье действительно их день, единственный день, когда они могут побыть вместе. Могла бы хоть для виду расстроиться при всей уважительности повода.
Он переводит взгляд на часы, стоящие на прикроватном столике, на их красивые нежно-голубые, почти прозрачные цифры. “Душ через двадцать минут”, – объявляет он.
Итак, у него есть двадцать минут на то, чтобы, лежа в постели рядом с женой, почитать воскресную газету – вот такая маленькая рюмочка времени. Растут озонные дыры, в Арктике только что растаял ледник размером с Коннектикут; в Дарфуре зарезали очередного бедолагу, отчаянно хотевшего жить и позволившего себе поверить, что именно ему удастся уцелеть. Нетрудно представить, как после удара мачете он изумленно разглядывает свои внутренности, оказавшиеся гораздо темнее, чем он думал. И вот, на фоне всего этого, у Питера, возможно, есть двадцать минут простого домашнего уюта.