Начало - стр. 7

– Неладно с Васькой вышло. Вместях ехали… И-эх! Видать, лошадёнка пристала, он и отстал. Может, и огниво было, да со страху-то и пальцы на морозе задубели, вот и проёшкался. Каво теперя гадать, да и толку-то с того. Сколько наших в прошлом годе волки загрызли? Пятерых, однако.

– Вы б у начальства солдат просили для охраны. У солдат-то ружья, – влезла с советом Лукерья.

Остроносый зыркнул на глупую бабу.

– Солдаты начальству для иного надобны. Кто ж рудники да заводы стеречь будет, штобы мастеровые не разбежались? Начальству – чо? Мороз, буран – ему и делов нету. Урок даден, иди сполняй – как и чо, то твои заботы.

– А не сполнишь, так выдерут, неделю на брюхе лежать будешь, пока очухаешься, – вставил угрюмый.

В избе повисла унылая тишина. Посидев, мужики полезли на полати.

Козьма Дмитрич повесил на вешалку шинель, приложил ладони к горячим изразцам печного зеркала. Зимний день угасал, в кабинет закрадывался полумрак. Согревшись, Фролов зажёг восковые свечи в трёхсвечном шандале, уселся в твёрдое деревянное кресло. Такая была давняя привычка – сесть в кресло или на стул, поставить на стол локти, сцепить пальцы и посидеть с четверть часа, обдумывая в тишине сегодняшние дела. Сегодня после спуска в Вознесенскую шахту к колесу ходил на Корбалихинские похверки, провёл там весь день, даже домой на обед не заскочил. Торопился на вечерний совет: Катерина Афанасьевна опять разворчится. А ещё край надо было в плотницкую заскочить, не получилось. Придя в контору, пошутил, перекинулся парой словечек с караульным солдатом, истопником – это тоже была давняя привычка. В чертёжной раздавались голоса, при звуке шагов управителя рудника смолкли. Узнать, не надо ли чего, в кабинет заглянул секретарь Бергамта вице-маркшейдер Василий Фомич Спицын. Василий Фомич был невысоким толстеньким мужчиной с основательной проплешиной на темени. На круглом лице его с носом «уточкой» и губами-пельменями навсегда застыло выражение «Чего изволите?». Правда, сие выражение относилось не ко всем, да и сам Василь Фомич знал своё место. Чин носил невелик, тринадцатого класса, но всё же чин. Чин сей ему исхлопотал четыре года назад тогдашний управитель Леубе, а до того четырнадцать лет Спицын проходил в унтерах, а до того в подштейгерах. Чин получил благодаря неожиданно открывшемуся таланту. У сына горного служителя нечаянно проявилось изрядное умение к каллиграфии. Талант каллиграфа имелся, а познания в грамматике отсутствовали начисто. Попервах новоявленный писарь за порчу казённой бумаги получал от своего начальника не токмо выговоры, но и затрещины. Постепенно поднатаскался и в грамматике. О производстве в следующий чин Василь Фомич и не мечтал, но лелеял надежду переместиться в Петербург. Надежда была несбыточной, но всё-таки… чем чёрт не шутит! Фортуна – дама капризная и загадочная. Какому провидцу ведомо, как завтрашний день обернётся? В Петербурге он бы и при своём малом чине сумел бы хорошо обернуться. Одно слово – столица, в ней все концы сходятся. Углядел же его управитель рудника, почему министр не приметит. Вот принесут Его Высокопревосходительству документ на прочтение, оне прочтут и изумятся. Кто ж это так превосходно пишет? Велит разыскать. Ему и донесут, есть, дескать, далеко на Алтае, в Змеиногорском Бергамте такой-сякой секретарь, коий изумительно владеет каллиграфией. И прикажет его превосходительство забрать такого-сякого секретаря в свою канцелярию. Не токмо ради тщеславия и корысти лелеял Василь Фомич надежду о Петербурге. (Имелись-таки крупицы и тщеславия, и корысти!) Как водится у чиновников низших классов, едва сводящих концы с концами, был Спицын обременён семейством. (Зачем только женятся да нищету плодят?) Старший сын Пётр был пристроен, служил сержантом в Барнаульском гарнизоне, ожидал производства в прапорщики. Два малолетних сына подрастали, но о них отец мало беспокоился. Сыновья учились в арифметической школе, уж коли отец получил офицерский чин, получат и они. Судьба дочерей, шестнадцатилетней Верочки и осьмнадцатилетней Анюты, терзала отцовское сердце. Приличные женихи в Змеиногорске не водились. Горные и гарнизонные офицеры были частью женаты, частью такие вертопрахи, что спаси бог! Среди купечества приличной партии также не просматривалось. Невзрачный человечишко, готовый ради чина сапоги начальству чистить, мнил, что именно начиная с него его род станет благородным. Тля, вошь ничтожнейшая для превосходительств и сиятельств имел дерзновенную мечту: если не дети, то внуки сравняются с их превосходительствами и сиятельствами. Выдать дочерей за унтеров, тем паче мастеровых или безгильдейских купцов означало крушение чаяний, налагало позорное пятно на благородное имя Спицыных. Хотя и дозволялось унтеру за двенадцать лет беспорочной службы получить чин, Василий Фомич по себе знал, как эти чины раздаются. Чин се дворянство. Жизнь вне дворянства представлялась Василию Фомичу тусклой и неудачной. Он согласился бы и на купца второй гильдии, ибо сих купцов запрещалось сечь розгами. Супруга Домна Ильинична шептала по ночам: