На сто первой версте - стр. 26
И собор Александра Невского, и Нечаевскую церковь, и храм для староверов, где во времена моего детства и юности был Дом пионеров, построил на рубеже эпох городской голова Никифор Михайлович Бардыгин, второй по значимости капиталист-фабрикант в Егорьевске – после братьев Хлудовых, конечно. А еще были Князевы, Лаптевы, Хреновы, Брёховы, егорьевские Рязановы – все они миллионщики, первой гильдии купцы. Бабушка нет-нет да и вспоминала эти имена в своих рассказах о старинной жизни. И вот я призадумывался порой, однако ж никому о своих думках не говорил: а ну как наши с бабушкой соседи Хреновы, Князевы да Лаптевы – какие-то осколки, отголоски тех знатных купеческих родов Егорьевска? Иначе откуда у них такие фамилии? Город-то маленький совсем, уж всяко родственники какие-то все тутошние люди с одинаковыми, но заковыристыми фамилиями. Ну, которые не Ивановы и не Петровы…
Люся Брёхова, белобрысая, красивая и рослая девушка, жила на нашей улице, в нашем квартале, в самом его конце – перед кирпичным беленым домом избитого заболотскими пацанами и тронувшегося умом Борьки Дашковского. Иногда я доходил в своих пеших походах до ее калитки, Люся грустно стояла в расстегнутом цветастом сарафане и грызла семечки. Она протягивала мне горсточку, я стоял рядом, о чем-то второпях рассказывал Люсе, сплевывал шелуху и смотрел, как незнакомый высокий парень приближается к дому Брёховой. Это был совсем другой парень, чем в прошлый раз. Поздоровавшись с Люсей, весело говорил мне:
– Всё, пацан, смена кавалера!
Или грубо:
– Иди, малец, домой, Люся теперь не скоро выйдет.
И юркал в калиточку, Люся – за ним, почему-то оглядываясь на меня виновато. А может, и не на меня, а на весь мир, на всю улицу… Не в радость ей была такая жизнь, это чувствовалось очень.
– Это нехорошая девушка, Сашуля, не водись ты с ней, – говорила мне бабушка.
– Люся добрая! – кричал я с обидой за грустную девушку. – Почему она нехорошая?
– Подрастешь – поймешь, – скупо отвешивала бабушка.
А я и тогда что-то затаенно понимал, причем сознавал при этом, что понимаю всё правильно, потому что было мне тоскливо и томительно от этого понимания. Тоска – вернейший спутник правильного понимания. И вообще – правды.
А мама смеялась над Люсей, говорила, что «эта девица изнывает от мечтаний». Никто из взрослых не любил Люсю.
Рязановы – бабушкины однофамильцы – жили через квартал от нас, прямо за церковью Александра Невского. Это были коренные Рязановы, егорьевские, – бабушкин-то папа был московским Рязановым. А были при царе, помимо купцов первой гильдии, еще и такие люди высокого звания, как чиновники Казьмины, и вот теперь напротив бабушки, на втором этаже дореволюционного дома, живет веселый, разбитной парень Андрюшка Казьмин.