На руинах Константинополя. Хищники и безумцы - стр. 51

Ответ прозвучал так, как если бы дело не стоило беспокойства и не требовало сторонней помощи, но Шехабеддин, раз уж остановился ради проявления заботы, решил всё-таки спросить, не нужно ли албанцу чего-нибудь.

Секретарь перевёл вопрос, а когда албанец стал отвечать, в речи вдруг промелькнуло знакомое слово «санджакбей». Именно так по-турецки называлась должность Шехабеддина – начальника области, то есть санджака, – а албанцы, судя по всему, не стали придумывать ей своего названия. Затем прозвучало ещё одно турецкое слово «тимарлы», которым обозначался владелец большого земельного надела, обязанный нести военную службу и подчиняться санджакбею.

По словам секретаря, единственная просьба албанца заключалась в том, чтобы «любезный господин», когда доберётся до Гирокастры, передал «санджакбею», что «тимарлы Заганос» не может предстать перед ним сегодня днём по серьёзной причине, но предстанет вечером и заранее просит прощения за опоздание.

Секретарь перевёл это улыбаясь и тихо заметил:

– Албанский дикарь не знает, что любезный господин – это и есть тот, кому предназначены извинения.

Веселья добавляла и серьёзность Заганоса, хотя любой бы на его месте был серьёзен, ведь на встречи с начальником лучше не опаздывать.

По случаю прибытия санджакбея всем землевладельцам, нёсшим воинскую повинность, приказали к полудню собраться в Гирокастре на смотр. До города, если ехать верхом, оставалось полтора часа пути, и Шехабеддин как раз успевал, а вот Заганос, чей конь захромал в дороге, не успевал никак.

Сознавая это, Шехабеддин развеселился ещё больше своего секретаря и решил поддержать шутку, предложив Заганосу:

– Если хочешь успеть, то возьми коня у одного из моих слуг. Ты поедешь со мной, мой слуга останется с твоим конём и отведёт его в город на мой двор, а вечером придёшь ко мне, и мы снова проведём обмен конями.

Секретарь перевёл, а албанец вдруг произнёс по-турецки, хоть и не очень чисто:

– Благодарю, любезный господин. Но если оставишь на дороге слугу, оставь с ним также кого-нибудь из охраны. Так будет спокойнее и тебе, и мне. Тебе – за слугу, а мне – за коня.

Евнуху показалось, что шутка не удалась, ведь если албанец понимал по-турецки, то мог понять и тихое замечание секретаря о том, что «албанский дикарь» торопится на встречу с тем, с кем уже встретился. Однако Заганос продолжал вести себя свободно, а не так, как полагалось бы в присутствии санджакбея. Даже не постеснялся дать наказ слуге Шехабеддина:

– Веди коня медленно. А если тот станет хромать, дай отдохнуть четверть часа.