На полях Гражданской… - стр. 41
Новиков заметил мои переживания и спросил:
– Что вы, Оленька?
Стараясь, чтобы нас никто не услышал, я рассказала ему о своем поступке. Он помолчал, а потом сказал:
– Главное, что вы поняли свою ошибку…
И закрыл глаза.
А меня съедало чувство досады: как я могла? Как?
Поезд двигался медленно. Снежные заносы задерживали движение. Долго проходили железнодорожные станции и разъезды, которые впритык забило составами с войсковыми и частными грузами, беженцами вперемешку с военными.
Вдруг с полки свесился голый по пояс поручик и закричал:
– Стреляйте мне в голову!.. Стреляйте!..
Мне показалось, что он пьян или у него помутилось сознание.
– Не хочу жить!.. Стреляйте!.. Они всех моих перебили!.. Всю жизнь опустошили!.. Стреляйте!..
Новиков открыл глаза:
– Возьмите себя в руки!
С полки напротив вскочил Уманец:
– Слушайте, здесь у всех кого-нибудь… Каждый пострадал…
Он силой вдавил поручика в глубину полки. Я поднялась и протерла ему платком мокрый от пота лоб. Его с трудом успокоили.
Когда поручик притих, то попросил прощение:
– Нервы износились до крайности…
Неожиданно раздался треск – как будто лопнул рельс. Поезд остановился. Я схватилась за Новикова.
Он приподнялся, посмотрел в окно и закричал:
– Офицеры! Всем из вагона! Становиться в цепь!
Новиков попытался встать, но рука подломилась. В вагоне загромыхали сапогами. Офицеры попрыгали на насыпь. Послышались выстрелы. Потом крики:
– Разворачивай пушку!
– Пулеметы на крышу!
Кто кричал, не знаю, может, Уманец, может, спрыгнувший с верхней полки поручик.
Но вскоре стрельба прекратилась.
Уманец вернулся:
– «Зеленые»! Услышали про пушки и пулеметы и дали деру!
– Ловко вы их… – похвалил Новиков.
– А треснуло что? – спросила я.
– Дали залп из ружей. Машинист испугался и остановил состав, – проговорил повеселевший поручик, залезая на верхнюю полку.
Паровоз, выплевывая черные клубы дыма, дернул вагоны, те застучали колесами. Перестук учащался. Нас уносило на юг, а «зеленые» остались поджидать другую более доступную добычу. В пути случилось еще много помех: поезд разделялся на части, потом соединялся, отцепляли вагон спереди, прицепляли с конца, меняли тягу, но на пятые сутки мы добрались до Ростова.
Медленно кружась, на перрон падали снежинки и замирали, словно подчеркивая окончание нашего пути. Ростовский вокзал поразил размахом. На путях жались эшелоны. Из зашторенных окон одного первого классного вагона слышалось: «Пей до дна!», «Пей до дна!». Огромные вокзальные залы, длиннющие коридоры, багажное отделение превратились в лазареты, где лежали вповалку люди. На каждом шагу надо было обходить кого-нибудь, прикрытого шинелью, переступать через чьи-то руки, ноги.