На обочине времени - стр. 57
Боги снисходительны к дуракам. Было еще не самое позднее время – полдесятого, я так думаю сейчас – не самый час пик, но еще не пустота полночная, а я гордо шествовал по самой середине Большого, твердо держа курс по осевой. На самом деле я этой воображаемой линии лишь несколько придерживался, выписывая размякшими ногами апериодическую кривую сложнейшей формы. И ведь ни одного мента не оказалось поблизости.
Крюгер рассказывал потом, что он спокойно катил себе в троллейбусе с Васильевского, клевал носом в чье-то плечо, расслабляясь после целого дня в рисовальном зале, как вдруг неведомая сила едва не выбила из-под него пол. Он пробежался в поисках равновесия до самой кабины и там уже через голову водителя разглядел на панели меня. Который как раз уклонился в точку минимума, куда с другой стороны устремился «рогатик».
Я ловко увернулся от колеса – а может быть оно от меня – и повернул налево, небрежно отмахивая набегающему транспорту. И все эти «москвичи» и «Волги», остервенело визжа покрышками и неистово клаксоня, тем не менее послушно останавливались. «И так будет всегда!» – проорал я напоследок, исчезая в длинной кишке темной улицы имени любимой сестры великого вождя.
На пупочку звонка я жал, наверное, месяца два. Наконец Татьяна вылезла – теплая, белая и в цветном халате. Я чуть было не прослезился от умиления.
– Какого черта ты приперся?! – прошипела моя любимая женщина.
– Мне надо… Мне очень надо… я сейчас все расскажу…
Я попытался облапить ее, но промахнулся и ударился плечом о косяк. Сделалось очень больно.
– Убирайся быстрее. С ума сошел. Муж дома.
– Это хорошо, что муж. Сейчас я ему все объясню…
Уж не знаю, что я намеревался объяснить законному владельцу этого пленительного тела. Возможно, попросил бы его постоять за дверью…
В этот момент вместо Татьяны передо мной образовался какой-то мужик. Спросил – какого хрена мне здесь надо?! Я очень вежливо попросил его проиденте… индети… фацься. Желательно по буквам. Он не понял, но я-то усек, что это был никакой не муж. Выглядел он раза в два старше, здоровее и возвышался надо мной как шпиль святого Исаака, как Голиаф чертов, невесть как сюда закатившийся. И я расстроился еще больше.
– Вот я счас тебе как устрою шестидневную войну… – гордо шлепнули мои губы.
А в пьяной башке уже вовсю гудела труба иерихонская, призывая разворачивать верную Давидову пращу в сыром и полутемном петербургском подъезде.
Но продолжались боевые действия даже не более шести секунд. До одноглазого Даяна мне было еще дальше, чем до знойного Тель-Авива. Я бы, наверное, себя такого и не бил, но он не упустил случая покрасоваться. Маленький да пьяный – отчего же не задеть убогого…