На обочине времени - стр. 22
Так вот накануне мы решили с Банщиковым, что каждый берет по бутылке, но не договорились о градусах. И я принес «Три семерки», а Саня «Столичную». Булгакова в то время уже напечатали, и я ему процитировал с ходу сентенцию, мол, не следует запивать водку портвейном. Друг мой лишь отмахнулся – не впервой, но не учел, лопух, что всей закуски у нас была лишь пара пирожков, и ни на что другое денег уже не оставалось. Ну мы, само собой, не спешили, двигались в одном ритме с колонной, шли вместе со всеми, бежали, когда требовалось заполнить разрывы, а на остановках заскакивали в соседний подъезд и там спокойно потягивали припасенное питье. Поначалу каждый из своей бутылки.
Я-то не торопился. Любил, признаюсь честно, это дело. Входишь в темный, тихий «парадняк», не спеша поднимаешься по цементным ступеням до первого окна. Присаживаешься на обшарпанный подоконник и потихоньку запускаешь из горлышка в горло жгучий напиток, квантуя его граммов по двадцать – тридцать. А между глотками то обмениваешься парой слов с приятелем, то поглядываешь сквозь замызганное стекло на запруженную улицу. И так покойно делается на душе, будто бы жизнь только-только еще началась… А Саня даже не выпивал, а засасывал, и так жадно, как будто за ним уже гнались, как будто кто-то мог внезапно ворваться и отнять то, что недопито. На самом деле к тому все и шло, и он резкий обрыв в своей жизни хотя еще не видел, но уже предчувствовал. Ну да сие уже другая история…
В общем, когда он уже стряхивал в рот последние капли, портвейна еще оставалось, наверное, с полбутылки. Было это, кажется, как раз перед тем, как колонна вывернула на Большую Пушкарскую. До Введенской мы еще пару раз успели сбегать в подворотню, наскоро принять, тут же отлить, и где-то на Добролюбова Саню развезло вовсе.
Сюда колонны подходили с трех сторон, нас уже начали спрессовывать до кучи, и его оттеснили в сторону, но я хорошо различал над толпой его маленькую стриженую голову. Он уже не шел, а колыхался, пока еще в такт со всеми, но я боялся, что его может, в самом деле, сдуть к чертовой матери. Погода стояла ноябрьская – солнце и жесткий, колючий ветер. А тут как раз подоспела моя очередь тащить наглядную агитацию. Мне в паре еще с одним пареньком с нашего же курса сунули в руки транспарант – что-то такое на нем было нацарапано: то ли «Слава…», то ли «Да здравствует…» – и эту полотняную ленту на мосту Строителей вырывало у нас шквалистыми порывами. Тянуло прочь с такой силой, что трещали деревянные штыри толщиной с хороший черенок для лопаты.