На обочине - стр. 76
Солдаты по распоряжению исправника, помимо Харитона, арестовали голову казачьей общины – Григория Долгаля и Демьяна Руденко. Посадили на телегу и увезли в Сураж.
Ефросинья, увидев тело мужа на въехавшей во двор телеге, опустилась на подкосившихся ногах на чурку и запричитала:
– Пресвятая Дева Мария, за что нам такое горе? Как же дальше-то жить будем?
Сыновья подхватили мать под руки, подняли и медленно повели в дом. Максим с Антоном быстро распрягли лошадь. Вышла Мария, глядя на свекра перекрестилась и заплакала.
На длинную лавку в хате положили тело отца.
Пока дети мастерили домовину, мать сидела на табуретке, прислонившись спиной к стене. Черный платок покрывал ее голову. В ее глазах застыли слезы, дряблые старушечьи губы искривились, будто в замершем крике. Никогда бы она не подумала, что так может закончиться жизнь ее мужа.
Внук Гришка тихо подошел и прижался к ее плечу.
– Не плачь, бабушка! А почему у деда рука отрублена?
Ничего не ответила Ефросинья, молчала, убитая горем.
Мария, увидев возле бабушки сына, ахнула и, подбежав к нему, схватила за руку и отвела в другой угол хаты.
– Сиди здесь и не мешай бабушке, она с дедом разговаривает.
– Не обманывай меня, дед не разговаривает, он умер.
14
Ханенко жил в родовом поместье, которое находилось в Городище. Эта деревня стояла в нескольких верстах от Дареевска. Очень уж роща буковая ему нравилась и речка, что из окна была видна. Да и народ здешний был проще, сплошь мастеровые, ремесленники, шорники, вроде люди степенные, а повадки – оторви да брось. Могут враз все заработанное пропить и снова упереться рогом и работать. Он и сам такой был в молодости – веселый, беззаботный, рисковый.
Войдя в дом, Ханенко громко крикнул:
– Подавай на стол!
А в комнате уже пыхтел самовар, на столе лежали свежеиспеченные пироги.
В залу вошла горничная и своими пухлыми руками стала ловко расставлять на чистой скатерти тарелки с солеными грибами, огурцами, ломтями ржаного хлеба.
– Водки неси! – приказал помещик.
Она быстро принесла из холодного подвала запотевшую четверть и рюмки.
– А где хозяйка? – сухо спросил он.
– У себя в комнате затворилась, должно быть, молится, – отвечала горничная, вытирая слезы со своего морщинистого лица.
– А! – махнул рукой помещик. – Тут хоть молись, хоть не молись, а дело сделано.
Ханенко налил чарку и опрокинул в рот, налил вторую и снова выпил залпом. Тяжело вздохнув, расстегнул рубашку на груди и сел за стол.
Горничная обильно полила сверху грибы жидкой сметаной. Иван Николаевич подцепил вилкой сочный рыжик, подержал его немного во рту и с особым наслаждением проглотил. Налил чарку водки, выпил и опять потянулся к грибам.