На нарах с Дядей Сэмом - стр. 8

– Поставьте машину здесь и прощайтесь, – равнодушно пропел тюремщик с южным акцентом. – Сейчас за вами придут.

На мне были бананарепабликовские[4] джинсы и голубая, уже мокрая от пота майка. Под джинсами – две пары трусов «Келвин Клайн». На ногах – проверенные временем и двумя предварительными тюрьмами, замшевые саламандровские мокасины.

Я стоял у машины и не знал о чем говорить.

– Лева, не волнуйся, все будет хорошо, – не совсем уверенно успокаивали меня ребята.

Голова была абсолютно пустой, страх куда-то ушел. Я понимал, что надо собраться и сконцентрироваться. В очередной раз просматривал ксерокопии судебных документов и справок, которые собирался пронести с собой в застенок.

Внезапно около нас затормозил грузовой «Додж»-пикап белого цвета. Из него лениво вылезли два мордастых дуболома в серой офицерской форме.

– Это ты Трахтенберг? Давай живо в машину, – приказал один из них, с трудом произнося мою фамилию.

Я обнял Галю и Тимура.

Моя расчувствовавшаяся подружка заплакала. Я натужно улыбался и что-то говорил. На нас смотрели десятки глаз из автомобильной очереди. Все, конечно же, понимали, что происходит.

Я отошел на несколько шагов от машущих мне ребят на прощание и сдался охранникам.

Меня быстро обыскали, похлопывая по всему телу и ногам.

– Надеемся, ты будешь вести себя хорошо. Ты меня понял? – сказал молодой ухмыляющийся охранник. – Садись ко мне в кабину.

Я сел рядом с водителем, а второй полицейский запрыгнул в кузов. «Додж» тронулся, и мы поехали в сторону трехэтажного корпуса из красного кирпича.

На лужайке перед главным входом в тюрьму развевался звездно-полосатый стяг на тонкой серебряной мачте. Мое отношение к этому флагу менялось на глазах.

Тюремный «Додж» затормозил у здания администрации.

– Выходи, приехали, – достаточно дружелюбно приказал надзиратель. Наверное, сказывалось предпраздничное настроение и ожидание длинного уик-энда.

Совершенно непонятно почему, но мне самому захотелось заложить руки за спину. То ли сказывался мой печальный тюремный опыт во время предварительного следствия, то ли просто стереотипы из каких-то непонятных кинокартин.

Страх, слава богу, куда-то ушел. На первое место выступили инстинкт самосохранения и совершенно неподобающее ситуации нездоровое любопытство. Я четко понял, что именно с этой минуты перестал принадлежать себе по крайней мере на четыре года и стал тем самым классическим «рабом системы».

Большой брат перестал лишь присматриваться ко мне – он меня съел окончательно. «Ты находишься в животе у чудовища» – это крылатое тюремное изречение я слышал от своих новых приятелей почти каждый день.