На Фонтанке водку пил… (сборник) - стр. 49
Гога вернулся в Токио, несколько повеселев, и во время концерта в газете «Асахи» я рискнул провести с ним первый диалог, неукоснительно следуя наставлениям старших товарищей.
– Георгий Александрович, – заинтересованно спросил я, – как прошли ваши выступления?
– Хорошо, Володя, – откликнулся он, – но очень устал: душно, влажно…
– Вы рассказывали им про систему Станиславского? – продолжал интервьюировать я, готовя признание о своем интервью «Советской России».
– По-разному, – сказал он, – я не люблю говорить одно и то же. Где о системе, а где о нашем театре…
– А о «природе чувств» вы рассказываете? Я недавно перечитал вашу статью.
Мне всегда казалось, что литературные «негры» и научные редакторы ужасно сушат Гогину речь, темнят язык, и его статьи и книги не идут в сравнение с любой репетицией, где он всегда выступает живо и выразительно, но этого говорить было нельзя.
– Вам нравится? – серьезно спросил Гога, и Р., не погрешив против совести, серьезно ответил:
– Да, «природа чувств» – самая больная тема сегодня.
– Вы правы, – сказал он.
– Это вы правы, – искренне сказал я и круто сменил галс. – Вы, наверное, не обратили внимания до отъезда… Дело в том, что ко мне приходили за интервью из «Советской России»…
Мгновенно изменившись, Гога страстно перебил:
– Я бы не стал им давать!
– Да, Георгий Александрович, – подхватил Р., словно именно это имел в виду, – я тоже удивился, чего это они?.. А потом подумал: может быть, после выступления «Правды» они как бы заходят с фланга, чтобы наладить отношения? Идут на попятный, а непосредственно к вам подойти боятся…
– Ах так? – переспросил Гога уже заинтересованно, и я стал развивать свою версию:
– Я сказал корреспонденту, что вряд ли они напечатают, а он ответил, что с начальством все договорено и даже дан карт-бланш… И тогда я сказал о «Розе и кресте» и о том, что репетиции Товстоногова – школа современной режиссуры… По-моему, они идут на попятный, – повторил Р.
– Да, исправляются, – довольно подтвердил он. – Это хорошо. – И многозначительно добавил: – И хорошо, что вы сказали…
Посмотрев прогон «Розы и креста», Эдик Кочергин сказал:
– Может получиться. Только… с костюмами из «Генриха» я спектакль не подпишу… Подбор не годится…
– Ну вот, – сказал я, – как же тогда может получиться?
– Ты учти, – сказал он, – костюмы из его спектакля. Он к этому относится ревниво.
– Что ты предлагаешь? – спросил я.
– Надо заставить их раскошелиться! – сказал Эдик, достав карандаш. – Я за день могу сделать чертеж… Так… Стол, да?..
И он стал набрасывать на белом листке, который догадливо положил перед ним помреж Витя Соколов.