На дороге - стр. 31
– Мориарти, что это я слышу – вы спите с тремя девушками одновременно? – А Дин шоркал ногами по ковру и отвечал:
– О да, о да, так оно и бывает, – и смотрел на часы, а Мейджор чванливо хмыкал. Убегая с Дином, я чувствовал себя бараном – Мейджор был убежден, что тот недоумок и дурак. Дин, конечно, таковым не был, и мне хотелось всем это как-то доказать.
Мы встретились с Эдди. Дин и на него не обратил внимания, и мы двинулись на трамвае сквозь жаркий денверский полдень искать работу. Меня корежило от одной мысли. Эдди трещал без умолку, как обычно. На рынках мы нашли человека, который согласился нанять нас обоих; работа начиналась в четыре утра и заканчивались в шесть вечера. Человек сказал:
– Мне нравятся парни, которым нравится работать.
– Тогда я как раз для вас, – ответил Эдди, а вот я насчет себя был не так уверен. «Просто не буду спать», – решил я. Вокруг столько другого интересного.
Наутро Эдди явился на работу; я – нет. У меня была постель, а еду в ледник покупал Мейджор, и за это я готовил и мыл посуду. А сам тем временем полностью встревал во всё. Однажды вечером Ролинсы устроили у себя большую попойку. Мама Ролинс уехала путешествовать. Рей обзвонил всех, кого знал, и велел принести виски; затем прошелся по девочкам у себя в записной книжке. С ними он заставил разговаривать в основном меня. Объявилась целая куча девчонок. Я позвонил Карло узнать, что сейчас поделывает Дин. Тот должен был приехать к Карло в три часа ночи. После попойки я отправился туда.
Квартира Карло находилась в полуподвале старых краснокирпичных меблирашек на Грант-стрит возле церкви. Заходишь в проулок, спускаешься по каким-то каменным ступенькам, открываешь старую грубую дверь и проходишь что-то вроде погреба – и вот уже его дощатая дверь. Походило на келью русского отшельника: кровать, свеча горит, из каменных стен сочится влага, да еще висит какая-то безумная самодельная икона, его произведение. Он читал мне свои стихи. Назывались «Денверская хандра». Карло утром проснулся и услышал, как на улице возле его кельи вякают «вульгарные голуби»; увидел, как на ветвях качаются «печальные соловьи», и те напомнили ему о матери. На город опустился серый саван. Горы, величественные Скалистые горы, что видны на западе из любой части города, были «из папье-маше». Вселенная целиком спятила, окосела и стала крайне странной. Он писал о том, что Дин – «дитя радуги», источник своих мук он носит в мучительном приапусе. Он называл его «Эдиповым Эдди», которому приходится «соскабливать жвачку с оконных стекол». Сидел в своем подвале и размышлял над огромной тетрадкой, куда заносил все, что происходит каждый день, – все, что сделал и сказал Дин.