На далеких окраинах. Погоня за наживой - стр. 73
– Будьте здоровы и вы! – отвечал седой пастух, у которого у одного только и был в руках мултук с подсошкою.
– А наша дорога тоже к воде, – произнес Сафар.
– Вода для всех, – лаконически отвечал старик.
– Мы люди правоверные и зла вам не желаем.
– Аллах над всеми нами.
Сафар махнул рукою оставшимся, те встали и пошли вперед.
– А где ваши лошади? – начал, в свою очередь, старый пастух. Он сообразил, что вооруженные люди и в таких костюмах не могут ходить по степи пешком.
– Лошадей наших джульбарс угнал с ночлега.
– Да где вы были?
– На земле, где теперь Ак-паша сидит[12].
Старик покосился на Батогова, совершенно измученного, лежавшего неподвижно на влажном песке, и тоже сообразил, в чем дело.
– Тюра или сорбаз?[13] – спросил он, кивнув на пленника.
– Тюра, улькун тюра[14], – многозначительно отвечал Сафар, и добавил: батыр.
– К чилекскому беку везете?
– Там как Аллах укажет, – уклончиво отвечал Сафар.
– Все в его воле, – произнес старик и стал сбирать отару.
Между тем узбек и другой барантач вели переговоры совсем другого рода: результатом объяснений их с пастухами были кожаный мех с прокислым молоком и деревянная чашка.
Батогова совсем развязали, и он почти подполз к кожаному ведру с водою. Ведро было потрескавшееся, вода быстро просачивалась сквозь эти трещины и уходила в песок. Батогов вцепился в край ведра и пил, пил большими порывистыми глотками и жадно наблюдал за тем, как поверхность воды спускалась все ниже и ниже, и уже виднелся рубец, которым пришито было дно кожаного сосуда. Ему казалось, что мало будет этого ведра, он боялся, что ему не дадут еще, а жажда все словно усиливалась и, казалось, целого колодца мало будет для ее удовлетворения.
– Эй ты! – крикнул узбек. – Лопнешь, собака!
И он отбросил ногою ведро, которое покатилось в сторону.
Застонал Батогов и метнулся было за ведром, да почувствовал, что и взаправду – довольно: живот его страшно вздулся, и жажда прекратилась тотчас же, как у него отняли воду.
Он растянулся на песке, с наслаждением раскинув свои измученные руки, холодный песок благодетельно действовал на его настеганную спину.
Пастухи угоняли своих овец, и дробная топотня бесчисленных ног становилась все глуше и глуше. Барантачи уселись вокруг чашки с молоком и прихлебывали из нее по очереди. Пленнику тоже дали молока и потом снова связали на ночь. Через четверть часа все крепко спали, утомленные тяжелым переходом, не спал только Сафар, который сторожил, сидя на корточках и положив около себя оружие.
Старая мулушка, словно могильный курган, подымалась в темноте мрачною, давящею массою. Большая сова вылетела из черного отверстия, описала вокруг колодцев круг своим беззвучным полетом и тихо опустилась на вершину купола. Она повернула свою голову: две изумрудные, горячие точки заискрились на мгновение и погасли.