На далеких окраинах. Погоня за наживой - стр. 61

– Э-э, ишь ты, очнулся.

– Да и говорит как, по-нашему. Ты не из нугаев[9] ли?

– Я-то? Я – русский, – сказал Батогов. Он рад был заговорить со своими мучителями и надеялся выговорить себе еще какую-нибудь льготу.

– А русские все говорят по-нашему, – заметил серьезным тоном узбек. – Я сколько ни видал русских, все говорят… кто хорошо, кто дурно, а все говорят…

– Им шайтан помогает.

– Они оттого и живучи очень… Я в прошлом году одного резал-резал, а он все не издыхает, совсем голову отрезал, а он все кулаки сжимает.

– Это что? Я одному отрезал голову, положил в куржумы^>3 (переметные сумки), привез в аул, два дня в дороге был, вынимаю…

– Что же, верно, плюнула тебе в бороду?

– Нет – куда: совсем протухла, даже позеленела вся…

Джигиты расхохотались.

Тем временем лошади были привязаны к приколам и разнузданы. Барантачи расположились на небольшой, свободной от камыша поляне, у подножья наносного песчаного бугра, с высоты которого можно было видеть довольно далеко через вершины окрестных камышей. Один из шайки взобрался на самый верх и лег на живот сторожить, лег и тотчас же задремал: сильная усталость брала-таки свое, да и сторожить-то было нечего: кто отыщет разбойников в этих глухих местах, где раздолье только кабанам да тиграм?

А темнота ночи все усиливалась, небо все сплошь высыпало звездами, по темному фону проносились яркие метеоры, оставляя после себя на мгновение блестящие, сверкающие миллионами брильянтовых искр полосы, по всем направлениям чертили падающие звезды. Туман густел, и его беловатые волны все ближе и ближе подступали к бархану, на котором устроилась на ночь банда. Все кругом словно потонуло в этих волнах, и эти четыре полудиких наездника в своих характерных костюмах, со своим пленником-гяуром^>4, приютились точно на небольшом острове, даже лошади их, от которых отделяло пространство не более десяти шагов, чуть виднелись неясными силуэтами, и только громкое фырканье да брязг наборной сбруи, увешанной амулетами, изобличали присутствие животных.

Батогову было холодно, и его пронимала лихорадочная дрожь. Его шелковая белая рубаха была вся изодрана во время борьбы, шапка потеряна, да и панталоны, намокшие во время переправы, мало согревали наболевшее тело…

– Хоть бы огонь развели, – проворчал он.

– Чего тебе еще? – отозвался кто-то.

– Холодно, огонь разложите.

– А вот уйдем подальше от ваших казаков, тогда и будем греться.

– Погоди, завтра жарко будет.

– Да этак до завтра сдохнешь.

– Да ну не ной, собака!..

Джигит замахнулся на Батогова.

– Сейчас ударит, – подумал Батогов и совершенно равнодушно смотрел на джигита: им начала овладевать какая-то непонятная апатия. – Ну, пускай бьют, – думал он, – а резать захотят – пускай режут. – И он даже не отодвинулся от них подальше, даже глаз не зажмурил, когда нагайка взмахнула над самой его головою… Его внимание вдруг почему-то обратила на себя торчащая силуэтом фигура сторожевого на вершине бархана. – Ишь, как торчит эта остроконечная шапка, отвороченные, разрезные поля торчат словно рога… ну, совсем как у черта… Должно быть, и хвост есть, да не видно в потемках.