Мыслил ли ты против Единого - стр. 2

Я предъявил идентификационную карту, с указанием времени работы, отдыха. Страж сверился с временем, спросил:

– С какой целью покидали место жительства?

– Посещал храм Исповеди.

– Планово?

– Плановое посещение.

– Спасибо.

Он отступил в сторону и я вошел в квартал братьев-защитников. Улицы были пусты, перед каждым входом будка охранения, вдалеке, у самого поворота к центральной зоне высших братьев-защитников, стоял бронетранспортер, на серой броне сидела пара стражей, скучали, один, положив на коленки автомат, скучно и привычно, вгонял в рожок желтые патроны.

Поднялся, прошагал до своего отсека, вошел, за мной с шипеньем закрылась дверь, пикнул магнитный замок. Один. Один у себя дома, где под стандартными гипсокартонными панелями спрятались стандартные железобетонные стены, где по стандартным правилам спрятаны стандартные жучки, где стандартная панель интерфейса, стандартное койкоместо и стандартный кухонный терминал. Все стандартное, и я знаю откуда на меня смотрят сейчас братья-защитники, знаю где микрофоны, знаю о камере прямо над терминалом, так, чтобы и экран было видно, и допотопную клавиатуру – все знаю.

Я, как всегда, снял типовые городские ботинки с твердой подошвой, прошел до типового койкоместа, лег на типовое постельное белье, закрыл типовые глаза, и попытался заснуть, чтобы увидеть типовую темноту, но не смог – в голову лезли не типовые, индивидуальные мысли, сомнения, о которых меня предупреждал брат исповедник. Нет, даже не так: сомнения были следствием, сначала я, как всегда, подумал о ней, о номере 265, которая, обычно, была выведена на восьмой экран моего терминала – угловой экран.

Она, номер 265, была такая же как все. Она просыпалась по стандартному оповещению, справляла стандартные надобности, уходила на работу, чем она там занималась, я не знал, приходила, чем то занималась по вечерам – всё как у всех, всё обычно, и если бы… У нее были необычные руки, они жили какой-то отдельной, необычной жизнью. Сначала я обратил внимание на то, что когда она ходила, руки ее, пальцы, тоненько подрагивали – едва заметно, неуловимо, Я выкрутил звук, сделал громче, так, что даже стало слышно как на улице, у нее за окном, дует ветер, услышал, как шуршит ее одежда, как она дышит… Музыки не было, только пальцы ее будто играли, как у дирижера отсчитывали ритм, перебирали тончайшие струны мелодии, трогали саму музыку.

Музыку я давно не слышал, еще со времен своего обучения, когда все мы, послушники первой ступени, дети, сидели на занятиях по общим знаниям. Тогда наставник, уже и не помню его, только лысина его блестящая в воспоминаниях осталась, что то рассказывал нам, а потом, через терминал, выбрал закрытую библиотеку данных и включил музыку. Мы слушали молча, почему-то улыбались, почему-то нам от этих звуков становилось радостнее, будто кто-то нас хвалил за успехи, или сделал подарок. Потом музыка кончилась, а после… После не было ни времени, ни желания искать ее. Забылось. Другие тоже не искали: Единый не считал, что музыка достойна выделения ресурсов, да собственно и как всё остальное, не касающееся сектора реальной экономики. Один из постулатов Единого гласил: «Каждый член общества обязан приносить материальную пользу, поддающуюся исчислению, качественной оценке и последующей эксплуатации». Музыка не попадала под это определение, как и изобразительное искусство, как и литература, которую невозможно было расценивать как профессиональную. Следующий, вытекающий из первого, постулат гласил: «Человек должен служить обществу, человек должен быть частью общества, человек должен быть отражением общества, а общество должно быть отражением человека и только тогда общество будет идти по пути прогресса».