Мы - стр. 44
– Ясно.
– Здесь только ты и я.
– Ладно. А как ты себя чувствуешь?
– Немного лучше. Прости, что впала в бред. Зря я приняла ту пилюлю, это была плохая идея. Но я благодарна, что ты со мной остался. Я нуждалась… в отрезвляющем присутствии.
– А теперь?
– Теперь я чувствую себя… прекрасно.
Мы улыбнулись.
– Так что, я буду спать на кровати Фрэн? – спросил я.
– Очень надеюсь, что нет. – Она взяла меня за руку, и мы снова поцеловались.
Я почувствовал вкус лайма и жвачки. По правде говоря, жвачка по-прежнему была у нее во рту, в иное время подобное обстоятельство вызвало бы у меня резкое неприятие.
– Прости, это отвратительно, – рассмеялась она, вынимая жвачку.
– Мне все равно, – ответил я.
Она приклеила кусок жвачки к дверному стояку. Ее рука легла мне на спину, а моя – на ее бедро, поверх платья, а потом и под ним. Я остановился, чтобы перевести дыхание.
– Я вспомнил, как ты сказала, что ничего не выйдет.
– Я передумала. Это ты заставил меня передумать.
– Неужели из-за батарейки на лимоне? – спросил я, а она рассмеялась прямо во время поцелуя. О да, я так и сыпал шутками.
– Моя спальня – район бедствия, – заявила она, отстраняясь. – Буквально и фигурально.
– Мне все равно, – ответил я и последовал за ней наверх.
Ну как, я кажусь необычайно обходительным? Быть может, сдержанным и невозмутимым? А все дело в том, что сердце мое словно хотело выпрыгнуть из грудной клетки – и вовсе не от радостного возбуждения, хотя все происходящее щекотало мне нервы, а от чувства, что наконец, наконец-то в моей жизни случится что-то хорошее. Я чувствовал приближение перемен, и больше всего мне хотелось, чтобы в моей жизни настали перемены. Интересно, у меня есть еще шанс почувствовать подобное? Или такое случается с нами лишь однажды?
39. Краткая история искусства
Наскальная живопись. Глиняная, затем бронзовая скульптура. Потом в течение примерно 1400 лет люди ничего не рисовали, кроме смелых, но примитивных картин, изображающих Деву Марию с Младенцем или распятие. Какой-то умник понял, что предметы на расстоянии выглядят меньше, после чего изображения Девы Марии и распятия несказанно улучшились. Внезапно все стали хорошо рисовать руки и лица, а скульпторы стали работать с мрамором. Начали появляться толстые херувимчики, повсюду любители искусства сходили с ума по домашним интерьерам и изображению женщин у окна, занимающихся рукоделием. Мертвые фазаны и виноградные кисти, все в мельчайших деталях. Херувимы исчезли, а их место заняли воображаемые идеализированные пейзажи, затем портреты аристократов в седле, затем огромные полотна с изображением битв и кораблекрушений. После чего снова обратились к женщинам, возлежащим на диванах или вылезающим из ванны, на этот раз слабо осве щен ным и менее детализированным, потом огромное количество винных бутылок и яблок, потом балерины. В картинах появилась «определенная размытость» – искусствоведческий термин, – так что они едва напоминали то, что изображали. Кто-то поставил свою подпись под писсуаром, и все сошли с ума. Аккуратные квадраты основных цветов сменились огромными прямоугольниками эмульсии, затем пошли в ход банки из-под консервов, после чего кто-то взял в руки видеокамеру, кто-то другой налил бетона, и вся махина безнадежно распалась в нечто непонятное, где каждый волен делать что захочет.