Музы дождливого парка - стр. 33
– Хочу. – Марта улыбнулась, и дымная корона у нее над головой на секунду утратила свою четкость. – Ната непредсказуемая, она умеет… – Что умеет загадочная Ната, она так и не договорила, лишь досадливо махнула рукой и скрылась в темноте за дверью.
– Непредсказуемая, – усмехнулся Арсений и взял Грима на поводок. – Это у вас, похоже, наследственное.
Дом был солидный. Вот именно солидный. Все в нем, начиная картинами и заканчивая антикварной мебелью, говорило о том, что его хозяева не только не стеснены в средствах, но и обладают хорошим вкусом. Потому что, не имея вкуса и чувства меры, невозможно соединить в единую и гармоничную композицию предметы, принадлежащие разным эпохам. Впрочем, чему удивляться, если знать, кому в свое время принадлежал этот особнячок и чьей внучкой является Марта. Агентурная сеть Лысого работала исправно, информацию Арсению предоставили не только на Марту и ее бабку, но и на всех ныне живущих и уже почивших родственников. К слову, родственников у барышни было немало, этот факт мог значительно осложнить работу. Всегда гораздо приятнее работать один на один с заказчиком, без посредников, пусть даже таких привлекательных, как Марта.
Мартины каблуки звонко и одновременно тревожно цокали по наборному паркету, а ее силуэт был уже едва различим в анфиладе комнат. Просто дворец какой-то, а не загородный дом. Арсений ускорил шаг, левая нога отозвалась едва заметной и уже давно привычной болью. Перестук каблуков оборвался внезапно, последнее «цок» зависло под потолком и не таяло, кажется, целую вечность.
– Я привела его, – послышалось из-за оставленных призывно приоткрытыми двустворчатых дверей.
Ишь, какая! Не он пришел, а она его привела! Арсений успокаивающе погладил насторожившегося Грима, переступил порог ярко освещенной комнаты.
Шелковый ковер на полу, хрустальная люстра под потолком, раздуваемые ветром полупрозрачные шторы, распахнутое настежь французское окно и два женских силуэта на фоне стремительно темнеющего грозового неба.
Он знал, что бабка Наты не может ходить. Знал, но, несмотря на это знание, тут же почти рефлекторно мобилизовался. Пять лет прошло, а воспоминания о вот почти точно таком же инвалидном кресле до сих пор свежи. Не вытравить их никакой психотерапией. Это как невидимый якорь, который зацепил и не отпускает, всякий раз заставляет возвращаться к прошлому, тому страшному прошлому, в котором он, Арсений, тоже был беспомощным инвалидом.
Хотя кто сказал о беспомощности? Женщина в инвалидном кресле вовсе не казалась беспомощной. Даже глядя на Арсения снизу вверх, она умудрялась сохранять королевское достоинство. А ему, простому Крысолову, вдруг захотелось пасть ниц и внимать ее словам с открытым сердцем. Это плохо. Это плохо, потому что Ната, теперь уже язык не поворачивался назвать ее бабкой, вызывала у Арсения слишком много противоречивых эмоций, а эмоции мешают работе.