Моя снежная сказка - стр. 11
Тряхнув головой и отгоняя неприятные воспоминания, девушка посмотрела на спину суетящейся у стола бабушки Лукерьи, в который раз поражаясь деятельной натуре старушки. Ее сухонькие морщинистые руки беспрестанно двигались, ловко замешивая тесто, из которого потом получатся вкуснейшие лепешки, а ногой та отбивала ритм, подпевая сама себе. Радио молчало, видимо, снегопад повредил где-то линию, и приемник выдавал только невнятное шипение, что, впрочем, не смущало знахарку. Их здесь всех в этом месте ничего не смущало.
Алиса несколько раз пыталась разузнать, что это за деревня, но всегда получала в ответ насмешливый взгляд.
– А и зачем тебе об этом знать? – спрашивала в ответ бабушка. – Безымянные мы, девка, живем тут на отшибе мира, никому ненужные. Сироты.
Даже сколько тут жителей всего, было непонятно. Собственно, сама Лукерья Ильинична, Матвей Кириллович, затем некая Ксения, о которой было известно только то, что она больно любит чай с козьим молоком, да языком чесать попусту, а о других жителях просто вскользь упоминалось.
– Ты не подумай, мы тут не изгои, живем себе потихоньку, да в ус не дуем, – попыталась оправдаться знахарка. – Хорошо тут у нас, спокойно. Мотя летом сено для моей Машки заготавливает, рыбу ловит, грибы-ягоды собирает, тем и живем. В магазин когда-никогда ездит. Он же в прошлой жизни-то… – и замолчала внезапно, осекшись. – В общем, не деревенский он, так, приехал как-то и остался. Жизнь-то, она такая вот. Куда вывернет, порой и не знаешь. Думаешь, я всегда мечтала вот так старость коротать?
Алиса слушала внимательно, держа спящего сына на руках, не перебивала приютившую ее старушку.
– Я ж ветеринаром работала в большом колхозе, муж у меня имелся, деток народили, – Лукерья Ильинична внезапно перестала тесто замешивать, вытерла сначала руки полотенцем, а затем и глаза промокнула. – А потом вот… Угорели они. В единый миг, видишь, как бывает-то… Меня вызвали ночью, кобыла никак разродиться не могла, а пока я упахивалась, принимая новую жизнь, моя собственная сгинула. И Васька мой, и сыночки мои. Заслонку-то в печи рано закрыли, и все…
Замерев на стуле с застывшими в глазах слезами, Алиса глядела, как тяжело усевшаяся и закрывшая лицо ладошками старушка всхлипнула, худенькие плечи ее затряслись, и не знала, чем помочь, потом сорвалась с места, держа Мишутку одной рукой, обняла Лукерью Ильиничну второй, а та не сопротивлялась, позволила себя притянуть к пахнущей молоком молодой матери, да застыла, успокаиваясь.
– Полвека прошло уже, а как живые перед глазами, – глухо произнесла она, вытирая слезы. – Петрушке пять было, а Алешеньке едва годик миновал. Не смогла я там больше оставаться, уехала, мыкалась по стране, да нигде места не могла найти. От себя-то не убежишь. А сюда и вовсе случайно попала, здесь раньше лесная заимка была, лесник жил, потом умер он, а домик остался, деревенские тут останавливались, когда сено заготавливали, начали пристраивать другие избы, кто-то на постоянку тут остался, ну и я вот… Прибилась. Пенсию мне назначили, продукты Матвей возит, а мне много и не надо. Доживу свой век, схоронят меня, на том свете встречусь со своими.