Моя скромница Джейн - стр. 56

Она попыталась уснуть, но через какое-то время оставила попытки и направилась со свечой и блокнотом к своему потайному месту на лестничной площадке. В голове у нее жужжал целый рой мыслей, их необходимо было перенести на бумагу, пока они не улетели. В основном эти мысли касались вопиющей несправедливости, в силу которой все сто́ящие занятия и пути на этом свете оказались для нее закрыты, – просто по половому признаку.

Перо Шарлотты так и летало по страницам.

«Предполагается, что женщине присуще спокойствие; но женщины испытывают то же, что и мужчины; у них та же потребность проявлять свои способности и искать для себя поле деятельности, как и у их собратьев мужчин; вынужденные жить под суровым гнетом традиций, в косной среде, они страдают совершенно так же, как страдали бы на их месте мужчины. И когда привилегированный пол утверждает, что призвание женщины только печь пудинги да вязать чулки, играть на рояле да вышивать сумочки, то это слишком ограниченное суждение. Неразумно порицать их или смеяться над ними, если они хотят делать нечто большее и учиться большему, чем то, к чему обычай принуждает их пол»[10].

Она глубоко вздохнула и почувствовала, что напряжение спадает. Сочинительство позволяло ей выпустить сдерживаемые эмоции, подобно тому, как врач пускает кровь пациенту. Но оно же и опустошало ее – вместе с мыслью о том, что, кроме как писать, ей никогда ничего не позволено будет делать. Сможет ли Шарлотта прожить на свете, питаясь только этими озарениями и мечтами, этими наспех нацарапанными в блокноте мысленными блужданиями? Холодок пробежал у нее по спине. Нет. Ни в коем случае. Она этого не потерпит. Она… – как там говорила Джейн? – придумает себе другую жизнь. Найдет ее.