Моя революция. События 1917 года глазами русского офицера, художника, студентки, писателя, историка, сельской учительницы, служащего пароходства, революционера - стр. 105
В глубине души я убежден, что в душе и по существу русские люди свободнее всех. Даже при царском режиме не было нигде во всем свете такой свободы (доходившей до распущенности) в быту, беседах, в мыслях, какая была именно в России. Самое наше пресловутое «право на бесчестие» лишь выражение такой внутренней, имманентной всякому человеку свободы, основанной на расовых особенностях, но питаемой и христианской идеей «Царства Божия внутри нас».
Я даже скажу, что и социализм в будущем не очень меня пугает. Просто здесь в чистом виде ему не ужиться! Это пока социализм оставался заморским учением, пока он являлся мечтой, он представлял собой нечто соблазнительное, а когда дойдет дело до его реализации посредством всяческих дисциплинарных мер (вплоть до террора), так русский человек очень скоро (а может быть, не «так уж скоро») выработает в себе иммунитет, который выразится, хотя бы в самой примитивной форме, в разгильдяйстве, вялости, кисельности. <…> Я склонен думать, что именно Россия и все национальные (расовые) особенности русского человека спутают всю игру и не дадут совершиться тому муравьиному порабощению, которое горше всего другого.
<…>
Луначарский подтвердил слух, что выборы в Учредительное собрание дали большинство голосов за большевиков, но сразу за ними идут кадеты… И все же Луначарский продолжает считать (то и дело к этому возвращается), что им, большевикам, не удержаться у власти!
29 ноября (16 ноября). Четверг. В Зимнем дворце в течение двух часов занимались с Верещагиным исправлением «Письма в редакцию». Ему при этом во что бы то ни стало хотелось, чтоб было выражено наше вообще несочувствие новой власти. Я же… убежден, что не следует совершать подобной «нетактичности». Нам необходимо оставаться на нашей строго нейтральной позиции.
<…>
<30 ноября (17 ноября) – 4 декабря (21 ноября)>
5 декабря (22 ноября). Среда. <…>
…Мне за самые последние дни начинает почему-то казаться, что большевики как-то слабеют, сдают. И самый переворот они не потому ли смогли затеять и произвести, что тогда не отдавали себе настоящего отчета в этих трудностях? Они ринулись на крепость и взяли ее штурмом – благодаря своей вере, но вера эта была построена на зыбком фундаменте книжного доктринерства. Теперь настала пора не покладая рук делать дело, и тут-то они увидели, что дела не знают (что особенно ясно на примере Луначарского) и что в их руках нет настоящих средств осуществить свою пленительную в теории, но сколь фантастическую программу! Они напоминают марсиан Уэльса. Они могут погибнуть, но не от внешних враждебных сил, а от собственного внутреннего разложения. Им не выдержать действия «новой для них атмосферы», им не справиться с микробами, коварно проникающими внутрь их организма.