Моя революция. События 1917 года глазами русского офицера, художника, студентки, писателя, историка, сельской учительницы, служащего пароходства, революционера - стр. 107

о выставке «Труда» – для пролетариев), «тогда как пролетариату нужно свободное искусство» (точно оно не нужно всем). Когда все уселись, то Брик, изощряясь в лести молодежи, произнес им типичную агитационную речь, полную известных клише. Мол, долой всякое насилие, нужно самим организовываться, самим творить свою жизнь. Довольно академий, довольно дипломов! При этом он приглашал «художественный пролетариат» (в данном случае аудитория состояла почти исключительно из барышень из богатых семейств; иные из них приезжают на собственных лошадях!) к тому, чтоб он, пролетариат, взял в свои руки дело собственного развития. В заключение он пригласил всех сплотиться и захватить «отлично оборудованную» школу Общества поощрения.

И еще: будто бы Общество собирается продать свой дом под какой-то банк (??!), и надо с этим спешить. Леля и другие барышни пробовали возражать, что никто из профессоров в такую школу не пойдет и они-де останутся без учителей, но Брик с очаровательной улыбкой рипостировал, что они говорят так только потому, что держатся старых предрассудков, будто искусство есть нечто особенное, недоступное для всех, требующее большого труда для усвоения, – на самом же деле надо творить искусство так, как птица поет, оно должно быть достоянием всех, всех и т. д. и т. д.

Успех он имел громадный. «Пролетарки» с собственными лошадьми, очарованные юным и довольно смазливым оратором, «вибрировали», каждая шуточка вызывала взрывы смеха, на раскрасневшихся лицах сказывалось предвкушение того удовольствия, которое девицы получат, участвуя в этом подобии «взятия Бастилии» (как раз на этих днях разрабатывалась программа другого «пролетарского пикника» – девицы собирались, одевшись простыми бабами, ехать за город рубить елки!). Пикантно еще то, что все эти ученицы школы княгини Гагариной и четыре ученика были до сих пор сплошь «кадетами», и даже с уклоном в черносотенство, всегда яростно спорившие, когда затрагивались политические темы (а где они ныне не затрагиваются?), с нашей тройкой (Атей, Лелей, Надей), которую они обвиняли в «большевизме». Борис Попов из опасения, как бы его не заподозрили в отстаивании собственного благополучия, ничего Брику не отвечал, а Брик, окрыленный ощущением полной победы, полетел в другие художественные школы. <…>

Браз приносил какую-то «Волю». Там рассказ о погроме погреба возведен в трагедию. Говорится: «Вся набережная у дворца буквально завалена битыми бутылками…» Сам Браз на пути ко мне видел нечто весьма пикантное: большая толпа мужчин, женщин и даже детей спешила с ведрами, банками и склянками к Неве. Оказалось, что там (у дома Ганзена на Английской набережной) сброшен отобранный у кексгольмцев ящик с вином, которое разлилось по снегу (еще ночью), но вследствие крепости ледяной коры не просочилось дальше, и образовались