Моя прекрасная жертва - стр. 15
Кёрби положила ноги ему на колени и удовлетворенно вздохнула:
– На работе все прекрасно. Фэйлин завтра идет на свидание.
Гуннар вопросительно посмотрел на меня. Я пожала плечами:
– Меня пригласили на ужин в тот момент, когда объявились мои родители. Мне как бы пришлось согласиться.
Сразу поняв, что я имею в виду, Гуннар покачал головой и улыбнулся:
– Бедный парень!
– Он все знает, – сказала Кёрби.
– Ну тогда сам виноват.
Я достала у себя из-за спины подушечку и, прижав ее к груди, ответила:
– В любом случае это только ужин. Я не собираюсь никому разбивать сердце.
– То же самое я сказал этой девчонке, когда она пригласила меня на свидание, – усмехнулся Гуннар.
Кёрби выхватила у меня подушку и огрела его по голове:
– Прекрати это всем говорить! Люди еще поверят, что так и было!
Не переставая улыбаться, Гуннар поднял с пола упавшую подушку и легко бросил ее обратно Кёрби.
– Может, я хочу, чтобы ты сама в это поверила? Тогда дело выглядело бы так, будто мне не пришлось за тобой бегать.
Кёрби растаяла. Без особых усилий Гуннар усадил ее к себе на колени и чмокнул в губы.
– Рада, что вы выметаетесь! – отрезала я, когда он вместе с ней поднялся с дивана и поставил ее на ноги. – А то меня уже тошнит от ваших нежностей.
Гуннар за руку повел Кёрби к выходу. Она обернулась и показала мне язык. На пороге они оба остановились.
– Удачи тебе завтра! – сказал Гуннар.
Мордочка Кёрби заострилась от лукавой улыбки:
– Это парню нужно пожелать удачи!
– Проваливайте! – Я схватила с дивана подушку и швырнула в своих гостей.
Они успели выскочить на лестницу и захлопнуть за собой дверь. Подушка ударилась о старую деревянную панель и упала на бежевый ковер. С трудом подняв свое тело со стула, я поплелась к кровати. Покрывало было уже снято. Я села, сунула ноги под одеяло и, натянув его до подбородка, улеглась.
Устроившись поудобней, я глубоко вдохнула воздух свободы, которую заслужила, прожив полных пять лет сама по себе наедине с собственной печалью и виной. Я могла бы позволить родителям принимать решения за меня, но, вопреки опасениям и здравому смыслу, вырвалась на волю. Теперь они время от времени ко мне заявлялись, но были уже не в силах причинить боль.
Веки отяжелели, я несколько раз моргнула, готовая провалиться в спокойный сон – без ярких огней, белых стен и чужих людей, хватающих меня за руки или кричащих издалека. Через месяц после моего вселения на этот чердачок мои кошмары сменились снами об омлетах, чизкейках и чае со льдом. О Чаке, который ругается у плиты, и о Федре, подыскивающей лучшие места для постоянных посетителей. Невероятные удушающие страхи исчезли, и все пришло в норму.