Моя панацея - стр. 40
Я смотрю в окно своей комнаты на осенний сад. Пальцы так крепко впиваются в край подоконника, что уже почти не чувствую их. Я вообще мало что чувствую обычно. Мало к кому питаю хорошие чувства. У меня в жизни немного людей, которых даже с натяжкой могу назвать близкими. С самого детства так повелось, так и должно было продолжаться.
Пока я месяц назад не попёрся в тот чёртов ресторан, который и рестораном-то назвать можно с натяжкой — так, обычная дешёвая забегаловка. Всё, что было там хорошего — прохладное пиво и Инга.
Да и пиво быстро потеряло свой вкус, выдохлось, на нём опала шапка пены и оно стало тёплым, что та моча, а я всё таращился и таращился на Ингу. Впервые за много лет чувствовал себя подростком, который ничего не может, кроме как любоваться из-за угла самой красивой девочкой школы.
Сейчас я тоже смотрю на неё. Она в моём саду, качается на моих качелях и читает моему сыну сказку. Он, свернувшись калачиком на её коленях, впервые так широко улыбается. Мой сын — моя боль. Главная радость в этой тупой и сложной жизни. Ради него я когда-то поклялся быть добрее, не подставляться, не причинять людям вред. И сам же свои слова нарушил, но иначе бы в его жизни не появилась Инга.
Чёрт возьми, как всё сложно. Мне проще выиграть десяток тендеров, задавить сотню конкурентов, разрушить чей-то бизнес или заново отстроить свой, чем разобраться в таких простых вещах, как семья, ценности и всё в этом роде. А тем более разложить на молекулы жгучий и странный интерес к женщине. Когда так было? Да никогда, господи ты боже мой.
Инга захлопывает книгу, Ярик соскакивает на землю и куда-то убегает. Быстрый, лёгкий, будто бы не переболел совсем недавно гнойной ангиной и отитом разом. До этого мы лечили конъюнктивит, а ещё раньше воспаление лёгких. Да, мой сын точно не богатырь, но очень надеюсь, что таким когда-то станет.
Но сейчас он счастлив, несмотря на все прошлые болячки и его одиночество. Сейчас у него есть Инга. У нас есть Инга.
Когда я понял, что не могу выбросить её из головы — не выходит, хоть убейся, — я навёл справки. Нарыл абсолютно всё о ней — любую мелочь, любой малозначимый факт. А потом, читая отчёт, десять раз себя за это проклял. Потому что она… идеальная. Целиком и полностью. Вся.
Будто созданная для такого пропащего придурка, как я. Жаль, что я, как распоследний идиот, всё пустил по наклонной. А теперь хрен его знает, как всё исправить.
Оставшись в одиночестве и тишине сада, Инга потягивается, хмурится. Уверен, она не догадывается, что я за ней наблюдаю, иначе не выгибалась бы так сексуально. Не провоцировала меня на глупости. Плед сползает ниже, а высокая грудь под тонкой кофточкой так и манит, чтобы я к ней прикоснулся. Теперь, когда Ярика рядом нет, мысли в моей голове принимают другой оборот. Более порочный. Похотливый. Откровенный.