Моя панацея - стр. 39
Запись обрывается, когда Павлика, орущего и плюющегося слюной, злого выводят под руки из незнакомого мне кабинета. Он сыплет проклятиями, обвиняет Максима в нечистоплотности и подлости. Только разве это Максим подлый? Разве только он один?
И тут я понимаю, что всё это время почти не моргала и дышала с трудом. Открываю и закрываю рот, хочу что-то сказать, но на волю лишь рвётся немой крик.
— Он обменял меня на свободу? Действительно обменял? Меня?
Я не знаю, говорю ли это про себя или вслух. Не понимаю, кто рядом, что от меня хотят, кому можно доверять, а кто вот так просто потопчется грязным сапогом по сердцу.
Видео заканчивается, а экран гаснет. У меня нет сил поднять голову, нет воли посмотреть на Максима. В голове жужжат мысли, одна страшнее другой. Перед глазами яркие образы — вся моя жизнь пролетает мимо, а в груди печёт слишком сильно. Я не знаю, как со всем этим справиться, не понимаю, что мне делать, не узнаю ни себя, ни мира вокруг. Меня просто обменяли, отдали чужому человеку для того, чтобы он… трахнул меня.
Так бывает в жизни? И если да, то почему именно в моей это случилось?
— Как это? Что это вообще?
Вот это уже точно вслух, потому что Максим поворачивает меня, сидящую на кресле, к себе лицом, опускается ниже. Наши взгляды совсем близко, дыхание одно на двоих.
— У него любовница? — меня вдруг осеняет. Я, как мазохист, делаю себе всё больнее и больнее. Снимаю с себя кожу слой за слоем, обнажая пульсирующую от боли душу. — Он… он ради неё это всё сделал?
— Ты умная, — вместо ответа, а я закрываю глаза. — Он собирался с ней улететь. Называл её супругой.
— Но мы же не разведены.
— В его новом паспорте на новое имя не было ни одной пометки о браке.
Всхлипываю, а Максим тяжело вздыхает и отходит в сторону. Прямиком к окну, за которым бушует яркий день.
— Я жестокий, я знаю. Надо было тебя подготовить, надо было мягче. Но я не умею иначе. Рвать так рвать, потом быстрее заживёт.
— Зачем тебе всё это? Я тебе зачем?
— Я месяц уже на тебе повёрнутый, — пожимает плечами, словно в его словах нет вообще ничего странного. — И становится только хуже.
— Ты меня совсем не знаешь, — зачем-то говорю, обнимая себя за плечи. В голове, в душе такая неразбериха, что невольно можно решить, что именно так выглядит безумие.
— Я знаю о тебе всё, — убеждённо, и я понимаю: он действительно знает всё. Даже того, что не знаю я сама. — У меня был целый месяц в запасе.
И помолчав немного, добавляет:
— Я хотел убедить себя, что ты мне не нужна. Что ты того не стоишь. Нет, нужна и да, стоишь.