Моя панацея - стр. 37
— Да, гречневую с молоком.
— Он её любит, — низкий голос совсем близко, рядом с ухом. Рокочет, обволакивает, вливается в вены.
Мне бы оттолкнуть Максима, но не получается. Он меня подавляет. Или просто хочется так думать? Оправдать себя этим?
Нахожу всё-таки в себе силы и оборачиваюсь лицом к Максиму. Поднимаю взгляд, встречаюсь с тёмными уставшими глазами. Под ними тени, а на щеках налёт щетины.
— Павлик, он… как он? Ты его видел? Он… живой?
Максим закрывает глаза и издаёт странный горловой звук. То ли рычит, то ли стонет — не разобрать. А после обхватывает моё лицо ладонью, всем телом толкается в мою сторону, пригвождает поясницей к кухонному острову.
Он злой. В его глазах полыхает пламя. Моё горло пересыхает, и волна дрожи проходит по позвоночнику. Это не страх, нет. Это… возбуждение? Яростный огонь сжигает Максима, обжигает меня. Делает беззащитной, слабой. Сглатываю, смотрю на человека, изменившего мою жизнь. Сделавшего её до чёртиков странной.
— Твой Павлик подонок, — заявляет авторитетно и крепче впивается пальцами в моё лицо — Ты всё ещё любишь его?
Мотаю головой, а хватка на щеках слабеет.
— Он мой муж, — почти обиженно. Без тени сомнения.
— И что? Муж и муж. Ты любишь его?
— Тебе какая разница? — отпихиваю его в сторону, а Макс делает шаг назад. — Что ты пристал ко мне?! Какая тебе разница, кого я люблю?!
Максим наступает, отрезает меня от внешнего мира, ловит в силки своих рук, прижимает к своей груди крепко.
— Ты ответь мне на вопрос прямо: ты его любишь? Себе ответь. После этого, — прихватывает губами кожу на моей шее, проводит в этом месте языком по кругу. — После этого скажи: любишь?
Его губы горячие, а руки сильные. Он требует от меня ответа, словно от него зависит в этой жизни всё. Но я изворачиваюсь и всё-таки нахожу в себе силы его оттолкнуть. Руками, коленом — чем угодно. Лишь бы отошёл и не требовал от меня ничего.
Я должна хотя бы попытаться.
Но Максим вдруг сам разжимает руки, отпускает меня, но далеко не отходит. Просто смотрит сверху вниз, чуть склонив набок голову. Его взгляд ползёт по моей коже, горячий, причиняющий боль, проникающий в саму мою суть.
— Его арестовали, — заявляет, так и не отойдя от меня далеко. Припечатывает этой фразой, бьёт под дых.
Мне не нужно пояснять, о ком он. Закрываю рукой рот, потому что меня вдруг начинает тошнить. Арестовали? Это же… это же серьёзно. Очень.
— Он во всём сознался, — добавляет, а в голосе сталь. Она кромсает остатки моей уверенности, что всё это — чья-то огромная ошибка.
И я верю. Впервые верю, что Павлик действительно такой, каким всё это время выставлял его Максим. Мир перед глазами покачивается и плывёт, и я хватаюсь за угол стола, чтобы не упасть.