Моя панацея - стр. 34

Так за болтовнёй о разном каша доходит до нужной консистенции. Надо же, а ничего так получилась. Я вспоминаю, как долго уже не ела, накладывая полную тарелку для Ярика. Слюна выделяется активнее чем нужно, а живот предательски урчит.

Ярик смотрит в свою тарелку с восторгом, хватает большую ложку и счастливо жмурится. Такой смешной, такой открытый — каждая эмоция на лице написана. Не то, что его отец, дай ему провидение ещё на сто лет здоровья.

Мою руки, вытираю их полотенцем, а Ярик с аппетитом ест. Щурится, уминает за обе щёки, а мне вдруг тепло становится от того, что просто стою тут и смотрю на жующего приготовленную мной еду ребёнка.

Я ведь очень хотела родить от Павлика сына. Вообще детей всегда хотела, желательно больше одного. Можно даже пятерых — это не страшно, хоть и сложно. Но всё не до того было. “Нужно же сначала крепко на ноги стать, своим жильём обзавестись, а потом уже!”

Это “потом” всё длилось и длилось. Эх, ладно, не об этом речь.

Вдруг Ярик хмурится и смотрит на меня серьёзно-серьёзно.

— Ешь! — заявляет авторитетно, становясь в этот момент очень похожим на своего авторитарного папашу. — Вкусно! Ешь!

И правда. Чего это я? Да, меня тут заперли, да, похитили помимо воли. Даже целовали, особенно не спрашивая разрешения. Но это всё — точно не повод умереть от голода.

Я терпеть не могу молочные каши, могу съесть не больше чайной ложки, потому достаю из холодильника душистую копчёную колбасу, сыр и делаю себе большой — просто огромный — бутерброд. Щедро мажу хлеб майонезом, попутно поясняя Ярику, что вот такую еду ему точно пока рано. Учу, вроде как, словно действительно имею на это право.

— Папа мне тоже такое есть не разрешает, — улыбается и облизывает ложку, похожий в этот момент на крошечного игривого котёнка. — Ты прямо как он.

Это его очень веселит и вообще делает счастливым. Ярик словно неосознанно ищет подтверждения тому, что я всё-таки его мать. Он верит в это безоговорочно, как в Новогоднее чудо, но каждый раз выискивает крошечные детальки, это чудо подтверждающие.

Жую бутерброд, который едва в рот помещается, стараюсь не крошить и не выдать своего смятения. Всё это неправильно, неправильно, повторяю себе раз за разом. Убеждаю себя в этом, настаиваю, но рядом с Яриком так тепло и уютно сидеть. Он радостный и спокойный, в его глазах настоящее счастье. Он ёрзает на высоком стуле, болтает в воздухе ногами и с аппетитом ест мою еду. Никто и никогда с таким удовольствием её не поглощал.

Пусть я поступаю подло, но с каждой секундой мне всё меньше хочется, чтобы это заканчивалось.