Моя навсегда - стр. 87

– Нет, теперь точно нет. Обещаю. И не говори никому, ладно?

– Буду молчать, как рыба.

Миша потоптался, словно думал, что бы ещё такого сказать, но так ничего и не надумал.

– Ну ты… береги себя. Увидимся ещё, да?

– Конечно, – вымучила слабую улыбку Оля.

Наконец он ушёл, и она обратилась к окошку регистратуры.

31. 31

Сутки Оля отсыпалась. Положили её в гинекологию с угрозой. Она соврала, что нечаянно упала с лестницы. Однако врачи отделения, перешептываясь между собой в ординаторской, строили сами страшные предположения.

– Ну ладно, ссадины эти жуткие и ушибы, можно списать на упала. Но она же истощена. Просто кожа да кости. Как будто ее год не кормили.

– Это ж Зарубиных девчонка? Может, отец поколачивает? Мать у нее какая-то вся забитая.

– А может, Стрелецкий все-таки того…? Она же с ним типа встречалась.

– Малолетка же созналась, что оклеветала его.

– Ну так! Мать его могла её так скрутить, что в чем угодно признаешься. А я вот думаю, дыма без огня не бывает.

Сама Оля, чуть оклемавшись, замкнулась в себе наглухо. Она послушно исполняла всё, что велят: уколы, таблетки, капельницы, побольше лежать. Даже съедала через силу все больничные завтраки, обеды и ужины. Давилась, терпела тошноту, но ела. Потому что сказали: иначе не выносит.

Мать её навестила на второй день. Пришла перепуганная и почему-то в платке. Потом Оля сообразила, почему. Из-под платка тенью выглядывал огромный синяк. «Из-за меня», – вяло подумала она, ощутив тем не менее укол вины.

– Как Паша?

– Паша-то ничего, нормально.

– Обижается на меня?

– Да нет, что ты. Просился со мной к тебе. Но зачем ему сюда? Не надо, потом уж как-нибудь…

Мать принесла тапочки, кружку, ещё какие-то вещи.

– Ты мне яблоки принеси в другой раз, – попросила Оля. – Малышу нужно…

– Доча, может, так и лучше было бы, а?

– Что лучше? – сразу ощетинилась Оля. – Лучше, чтоб он умер? Во мне?

Но мать, опаслив оглянувшись на соседок по палате, примирительно сказала:

– Ладно, ладно. Оленька, доча, расскажи, что случилось? Мне сказали, что ты с лестницы упала. С какой лестницы? Где? А Рома где?

Но Оля уже завелась. Нервы, и так расшатанные, совсем сдали.

– Нет больше Ромы, – запальчиво ответила она. – Он уехал. Навсегда. Навсегда уехал. Понимаешь? Нет его больше! Я его никогда не увижу. Из-за вас! Никогда… его… Не приходи больше!

Вместе со словами из ее груди вырвался горестный плач. Оля отвернулась от матери, уткнулась лицом в подушку, комкала её, сжимала руками, закусывала и выла глухо и страшно.

Мать утешала её, уговаривала, но, видя, что Оля лишь сильнее рыдает, извиваясь в кровати и пугая своим воем соседок, пошла на пост к медсестре.