Мой возлюбленный король - стр. 17
Однако о своих бедах я не рассказывала даже леди Баррет и предпочитала жаловаться только ласточкам, когда рассыпала для них хлеб. Тогда же я и давала волю слезам. А в остальном ни одна живая душа не знала, как мне плохо и как иногда хочется взобраться на подоконник и вспорхнуть вниз, точно птице. Но… Королева должна быть сильной. Или казаться такой, особенно, если королева она только на бумаге.
Сегодня, правда, королева-мать не позволила мне уединиться в башне и почти заставила разделить с ней обеденную трапезу. Её дамы сидели в углу и что-то шили. Приглядевшись, я поняла, что они заполняют нитками огромных размеров покрывало с изображением Святой Марины с распятием в руках в чреве дракона*. Я по-прежнему не имела понятия, как зовут большинство её фрейлин. Исключение составляла только рыжеволосая веснушчатая Матильда Дарвинг, потому что мне её некогда представила моя наставница. Сегодня же вместе с Матильдой вновь пришла та белокурая девушка, которую я видела в день знакомства с королём. По-видимому, она появлялась в покоях королевы-матери нечасто. Меня это удивило, но я не стала размышлять над причиной её редких визитов.
Красота этой девушки за те дни, что мы не виделись, ничуть не померкла. Говорила она тихо, смеялась ещё тише, но смех её походил на звон колокольчиков. Взгляд чаще всего был полуопущенным, улыбка − лёгкой и полуприкрытой. Мама бы наверняка назвала её ангелом чистой красоты и уверила бы всех и каждого, что эта девушка способна приручить единорога**.
− Ты так редко навещаешь меня, дитя моё. Что-то случилось?
Королева-мать тронула мою руку, и мне пришлось повернуть голову.
− В последнее время я неважно себя чувствую. Только в башне мне становится легче.
− Возможно, ты испытываешь недомогание из-за беременности?
Щёки заалели, и я поспешно опустила ресницы. Неужели королева-мать и правда ничего не знает о характере моих взаимоотношений с её сыном? Неужели Лайонел не сказал ей? В это мне верилось слабо, но от греха подальше я решила молчать, дабы не сделать врагом ещё и свекровь.
Королева-мать продолжала говорить, но слушала я её уже через слово. В двери вошла одна из коридорных служанок и, низко поклонившись, шмыгнула к белокурой деве. Та подняла голову и, отбросив работу, резко поднялась со своего места.
− Позвольте мне удалиться, Ваше Величество, − обратилась она к моей свекрови. Её тёмно-голубые глаза горели ярчайшим блеском, губи сложились в задорную улыбку, на щеках заиграл румянец.
− Идите, Мария, − хмуро произнесла королева-мать, и по её лицу пробежала судорога. Я снова убедилась в том, что она не жалует девушку, хотя и не поняла, с чем это связано.