Мой препод - Лёд - стр. 45

Вспышка.

Мои зрачки расширяются, а нутро горячим паром обдаёт. Тело становится натянутым, как струна.

В глазах ужасающее пламя. «Противопожарные» системы организма стремительно мобилизуются и словно из брандспойта стреляют первые, обжигающие роговицу слезы.

Стоп. Упираюсь в жёсткие плечи и резко отталкиваю Рудакова от себя. Нет.

Это. Просто. Невозможно.

Соскакиваю, всхлипывая и утирая щёки тыльной стороной ладони. Судорожно управляюсь с пуговицами как придётся.

– Да что не так? – непонимающе узнаёт Алан, поднимаясь с кровати вслед за мной. – Зай, я стараюсь быть ласковым. Что случилось? Можешь мне сказать?

Если бы я знала.

Лев Викторович мне приказал жить.

«Живи, Юля».

Твою мать, проклятый Айсберг.

Разве это так просто?

Разве можно жить, когда внутри всё выжжено дотла? Разве можно жить, когда душу утрамбовали и там… в сердце гробовая тишина?

Да-да, его душа заморожена. А моя мертва.

Мертва.

Есть ли в трупе хоть что-то живое? Это также противоестественно, как если бы Лев Викторович вдруг решил поучаствовать в конкурсе «Самый жизнерадостный человек на планете».

– Прости, – проговариваю тихо. – Я не могу, Алан. С Галей переночую.

– Блядь. Пиздец какой-то.

Рудаков скидывает с тумбочки лампу и телефон. Не обращая внимания на поток нелицеприятных эпитетов, хватаю рюкзак и выскальзываю из номера.

В длинном коридоре, как в тоннеле, пусто и жутковато, потому что одна из лампочек, размещенных в светильниках на стенах по обе стороны, мигает от неисправности.

А что мне терять, в общем-то?..

Целенаправленно прохожу свой номер и направляюсь к восемнадцатому.

Долго изучаю покрытые золотой краской цифры. Мне, как фанату игры в лото, они сейчас кажутся как никогда символичными.

Протягиваю ладонь и, сжав её в кулак, стучу.

В ночной тишине раздаются тяжелые шаги, а затем дверь отворяется, а в лицо мне бьёт яркий свет.

Лев Викторович нахмуривается и удивленно задирает брови. Быстро пробегаюсь глазами по взлохмаченным волосам, расстёгнутой до середины груди рубашке, ослабленному ремню на джинсах и босым загорелым ногам, а затем завороженно слежу за его взглядом, который обвиняюще останавливается в районе моей груди.

Черт. Прикрываю её рюкзаком, потому что в агонии пропустила одну петельку.

Снова смотрю на Демидова, вырисовывая на строгом, красивом лице незамысловатые линии.

Только не гони меня. Умоляю.

– Что случилось? – нарушает он тишину первым.

– Всё хорошо, – выдыхаю, посильнее стискивая лакированную кожу.

Озираюсь виновато. Если сейчас в коридор выйдет Мухаметова или Рудаков я ведь со стыда сгорю.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает он преподавательским тоном.