Мой папа Джеки Чан - стр. 14
Поля склонилась над столом, в руках – тонкая кисть.
– Только ни о чем не спрашивай, мне не до тебя.
Маша искривляет физиономию в «больно надо» и садится на маленький коврик возле кровати. Вытягивает ноги.
Полированная тумбочка облупилась то тут, то там; старое зеркало собирает пигментные пятна в коллекцию ободка и гордится этим; бусы висят на крючках, вкрученных в овальную раму; помады, лаки, кремы, тушь – лежат в коробочке возле; табуретка оклеена страницами манги. Поля горбится на стуле, на спинке которого обмяк рюкзак – молния, точно зубы, разрез, будто пасть, изрисованная картонная папка с рисунками торчит, как язык.
Маша подбирает книжку с пола.
Затем он усомнился в том, что сможет передать свое откровение другим, и подумал, не оставить ли мудрость в себе; но с небес снизошел бог Брахма и просил его стать учителем богов и людей.
Поля отрывается от листа одновременно с Машей, откладывает кисть, выравнивает лампу, а главное – свет, и фотографирует еще влажный рисунок на телефон, отправляет людям.
Маша сидит в своей комнате в темноте. За окном: поле, речка, лес, шоссе. Вдали: фонари, высотки. В неброском свете приподъездных ламп мальчик выгуливает соседскую собачонку, похожую на обстриженный помпон. Ходит за ней на короткой привязи, стачивая зубы о семечки, кожурки расплевывает в разные стороны, словно сеятель.
Маша берет телефон, хочет подснять его для коллекции, на экране горит пропущенный вызов. Абонент: «Мать Йети». Сообщение: «С Днем рождения. Будь здорова. Учись хорошо. Мама».
Дозвониться до родной дочери, как до приемной. Президента. Особенно, если бросить с первой попытки.
«Спасибо, мама».
Набирает Маша, но звучит слишком жалко, и еще более слишком – лживо: сарказма не слышно совсем, а «мама» – язык не поворачивается, и пальцы не собираются. Стирает все. Курсор мигает в пустоте. Рядом с блеклым «Введите SM…».
Маша кладет телефон на стол, сама перебирается на диван, встраивается в угол, включает бра. Свет падает вниз, как с полки – на голову. Маша подбирает книгу. Буквы запускают видения, точно шаманы. Легко и просто: без бубнов, без волшебных грибов, без танцев. Слова стоят в рядах – беженцы в очереди. Мир, нанесенный ветром.
Живет где-то девочка. И вроде нет давно ни девочки, ни прошлого века, в котором она жила. И писатель родился позже, чем жила эта девочка… Но вот же – настоящее время. Живая девочка бежит по улице, которая теперь, может быть, перестроена или заброшена. Ее переполняют страхи, ее сердце колотится как безумное, как и Машино сердце, которое хочет вырваться из груди, как воздушный шарик, и унестись выше, чем то дерево. Намного выше. За облака. В космос. А что – космос? Черный листок, где Боженька мир выписывает. Черный листок – не белый. Черного листка не страшно. Пиши что хочешь.