Мой одержимый - стр. 9
Насколько безопасно место, всегда удавалось определить по местному патеру. Попав в новое место, я первым делом шла на исповедь. Придумывала мелкие проступки – вроде того, что случайно съела миску мясной похлёбки в постный день, рассказывала всё с притворным раскаянием, а сама следила за патером. По тому, как тот слушал, как смотрел на меня сквозь решётчатую преграду, можно было сразу понять, какова его паства, и стоит ли оставаться здесь надолго.
Патер Теодор понравился мне с первого взгляда. Сдержанный, но спокойный в обращении, он неизбежно вызывал доверие. Доверял ли он мне? Поначалу я так считала. Но в последнее время начала замечать, как он задумчиво задерживает на мне взгляд, ловя какую-то невнятную, постоянно ускользающую мысль.
Сейчас нахмуренные брови патера и сжатые губы не предвещали ничего хорошего. Должно быть, он прекрасно понимал, чем может закончиться приезд разоблачителя в такой маленький посёлок, но препятствовать не мог.
Через толпу протиснулся один из чёрных плащей, и по его движениям сразу стало ясно – идёт тот, ради кого здесь всех собрали. Худоба его бросалась в глаза, видная даже под толстым сукном: лопатки торчали, как у коровы в неурожайный год, сухие, как хворост, руки сжимали висящее на шее увесистое распятие грубой работы. Вытянутое кривое лицо напоминало перекошенный лик грешника с алтаря нашей кирхи, не хватало только языков адского пламени для обрамления. Но пламя, по всей видимости, было вопросом времени.
Разоблачитель обвёл толпу пронзительным взглядом тёмных, глубоко посаженных глаз:
- Я – смиренный брат Фома из ордена псов господних[2]! Я иду по кровавому следу, вынюхивая колдовство и ересь! Господь ведёт меня по этой грешной земле! Не зря я пришёл сюда! Узрите же! – порывшись в суме на поясе, он вытащил большую иглу, блеснувшую на солнце. - Эту иглу благословил сам епископ Базельский! А нить, на которой она висит, сплетена из настоящих волос ведьмы, что казнили по его приговору! Пусть игла укажет на пособника дьявола!
Вытянув руку перед собой, доминиканец отпустил иглу, и она закачалась. Сначала едва заметно, затем всё сильнее. Толпа замерла, заворожённо наблюдая действо…
Повинуясь качанию, разоблачитель переступал небольшими шагами, продвигаясь вдоль первого ряда. Каждый, кто оказывался вблизи, непроизвольно сжимался, пытаясь отпрянуть, отчего разоблачитель чуть заметно ухмылялся и продолжал путь.
Вдруг игла резко метнулась в сторону толпы. На выдохе отпрянув, толпа выдавила из себя госпожу Бюрх, запутавшуюся в юбках и потому не успевшую отступить. Растерянно глядя на иглу, госпожа Бюрх не могла вымолвить ни слова. А игла бесновалась, пытаясь сорваться с нити и впиться в её дородное тело.