Мой грозный зверь - стр. 6
Присев на корточки и обхватив колени руками, я старалась согреться. Замерзала в этом отсечённом от мира месте — небольшой изолированной поляне, которая много значила. В детстве именно здесь мы отдыхали с отцом и порой тот обучал меня всяким охотничьим премудростям: как правильно силки ставить, каким образом выслеживать зверя и распознавать следы лесных обитателей.
Когда мне исполнилось тринадцать — он ушёл на охоту и больше не вернулся. Поисковые отряды не нашли ни его самого, ни каких-нибудь человеческих следов. Только волчьи… целой стаи… И заведомо предсказуемо посчитали: «Растерзан зверьём!». И это когда ни крови, ни останков никаких не обнаружили.
Поёжилась от воспоминаний, и вдруг услышала игру на цимбалы.
Выпрямилась и обернулась на звук.
В отдалении, под освещением софита, за трапециевидным музыкальным инструментом сидела восьмилетняя я. В руках держала своеобразные молоточки, снизу обтянутые кожей, и ими слегка ударяла по струнам.
Красивая завораживающая мелодия, слегка похожая на смешенное звучание высоких нот фортепиано и гитары, в мыслях откатила ко дню, когда вернувшийся из долгой поездки отец подарил мне подарок. Очень странный, с виду простой инструмент, в каждой стране носил своё название, порой отличался внешним видом и диапазоном звучания.
— Папа, я не осилю, — стонала первые месяцы, не понимая, как подступиться к оригинальной диковинке. Стучала «молоточками» по струнам, выбивая высокие звуки, но не удавалось их собрать в сколько-нибудь красивое звучание, как на видео, которое мне подарили в комплекте.
— Всё у тебя получиться, — улыбался отец, и вставал за плечами. Чуть наклонялся, показывал последовательность струн и корректировал силу удара, чтобы получалась нужная высота звука. — Немного практики и ты станешь настоящим сокровищем.
— Тоже скажешь, — фыркала я, поводя плечами. — Сокровище? Из-за умения играть вот на этом? — указывала на цимбалы с откровенным недоверием. — Лучше пойдём чучело во дворе побьём! — подпрыгивала на месте, готовая хоть сейчас бежать и лупить соломенного дяденьку.
Но отцовские ладони возвращали на место, а в голосе проступала строгость.
— Выучишь мелодию, а потом лупи чучело, сколько захочешь.
— Ну, па-а-ап, — тянула я разочарованным и немного плаксивым голосом, стараясь его разжалобить. Только если дело касалось игры на струнно-ударном инструменте, на орехового цвета цимбалы, все мои попытки увильнуть всегда заканчивались ничем.
И меня впервые посетила мысль, что неспроста отец настаивал. Заставлял выучивать мелодию — ту самую, которая сейчас манила к себе с противоположной стороны поляны.